Психиатрии им в п сербского. Институт сербского - учреждение с многолетним опытом. Судебно-психиатрическая экспертиза в гражданском процессе

«Доктор действовал во благо, жалко благо не моё»

Вл. Высоцкий

Какие тайны хранит институт им. Сербского?

(Заметки диссидента)

В марте 2006 года, я пришел в институт судебной психиатрии им. Сербского, чтобы осуществить своё законное (и конституционное) право, наознакомление с экспертным заключением по одному из моих судебных дел за 1970 год. В качестве свидетеля и своего доверенного пригласил представителя от общественной организации «Гражданская комиссия по правам человека». Однако нас даже на порог не пустили. Объяснили: ознакомление с экспертными материалами категорически запрещено, независимо от срока давности проведённой экспертизы. Затребовать экспертные материалы имеет право лишь организацияи лицо, направившее меня на экспертизу. Выходит, что спустя даже 36 лет моё дело всё ещё является тайной не только от общественности, но и от меня самого. Пришлось обратиться в суд.

Должен пояснить, 15 лет назад я был реабилитирован. А отправлялменя на экспертизу в институт им. Сербского в 1970 годуначальник следственного отдела УКГБ по Владимирской области м-р Павел Евсеев.Помню, он как-то разоткровенничался, что работает следователем в «органах» с 1940 года. Я не удержался и спросил: «Так сколько же Вы душ загубили за 30 лет такой «работы»?! Ведь у Вас руки по локоть в крови! При Хрущеве, многие из Ваших жертв былипосмертно реабилитированы».

М-р вальяжно откинулся на спинку стула, и добродушно улыбаясь, ответил: «А ты знаешь, Михаил, что сказал тов. Сталин на банкете в честь победы?» И начал цитировать мне известный тост про долготерпение русского народа. Естественно, уклоняясь от пояснения, что это «долготерпение» было достигнуто массовыми расстрелами и многомиллионным ГУЛАГом.

На вид следователю КГБ было под 50, значит сегодня ему где-то 86 лет или больше. Может быть, он давно и торжественно похоронен как ветеран войны. Под звуки военного оркестра, за трупом, на подушечке несли два-тридесятка орденов и медалей, как награду за сотни отправленных под расстрел, так называемых «врагов народа». Мне повезло, чтородилсягораздо позже этого ветерана - орденоносца. Иначе был бы реабилитирован тоже посмертно. Невелико удовольствие.

А может он ещё и жив?! И как ветеран-маразматик валяется в разных привилегированных ЦКБ и прочих заведениях, где отдыхают и лечатся заслуженные палачи ивысшие Кремлёвские сановники; от Патрушева, Иванова и повыше рангом. Любуется старый ветеран на фото Сталина в рамочке, и вспоминает славные денёчки. Когда можно было вообразить себя маленьким Божком, распоряжающимся жизнью и смертью людей. Может мне разыскать его, и нижайше испросить резолюцию на ознакомление со своим, им же сфабрикованным уголовным делом?

Но сначала поговорим о чужих тайнах, которых немало хранится в потайниках института им. Сербского. Ещё при Ельцине, менякак-то пригласили на запись, в телепрограмму «Национальный интерес». Там седовласые профессора из этого института пытались доказать, что здоровых людей в психушки не отправляли. В крайнем случае, в гуманных целях спасали некоторых от тюрьмы. Мне сразу вспомнились строчки из Высоцкого: «Доктор действовал во благо, жалко благо не моё!». Черезмикрофон ведущего, задал вопрос: «А как Вы оцениваете такой факт: человека признали невменяемым, 15 лет продержали в Казанской спец/психбольнице, а потом расстреляли? Могу пояснить подробней». Профессора не ответили, сделав вид, что вопроса не было. Ведущий настаивать не стал. Просматривая дома эту телепередачу обнаружил - вопрос «вырезан». А моя физиономия промелькнула лишь в качестве статиста.

Теперь о факте. С человеком, которого расстреляли, я был лично знаком. Три раза, в среднем по 40 дней проводил с нимв одной камере-палате в Сербском. Воткоротко его история.В начале войны Лукьянов Ермак Михайлович - калмык по национальности попал в плен, потом лагерь. Не допытывался, не знаю; может и сотрудничал он каким-то образом с немцами. После войны Лукьянов остался в Бельгии. Работал на рудниках, получил гражданство, женился. Был членом общества Советско-Бельгийской дружбы (с его слов). Когда началась Хрущевская «оттепель», пришел в советское посольство, рассказал о себе и попросил разрешение вернуться на родину. Ему ответили: Вы, мол, совершили преступление в своё время; поэтому возвращение надо заслужить, надо поработать для Родины.И Лукьянов несколько лет разъезжал по Европе; фотографировал базы НАТО. Выполнял задания успешно, так как в совершенстве владел немецким и французским языками. Шпионил бесплатно. Лубянское начальство компенсировало лишьдорожные расходы. Наконец разрешение на поездку в СССР было получено. Весь путь до Элисты он проделал на личной автомашине. Разыскал сына от довоенного брака; навестил тех, кого знал раньше или был в родстве.

Благополучно вернулся домой, в Бельгию. Но после всего увиденного собственными глазами, услышанного от родственников и знакомых о жизни и порядках в СССР–всякое желание возвращатьсяна Родину испарилось. Да и жена-бельгийка против.Куда, мол, поедем, говорит: у нас семья - пятеро детей. Кто-то устроился, другие учатся. В общем, стал г-н Лукьянов уклоняться под разными предлогами от поручений товарищей в «штатском» из Советского посольства.

Тем бы всё и закончилось. Но после поездки в Калмыкию начал регулярно переписываться с родственниками и новыми знакомыми. Через некоторое время снова захотелось приехать в гости.Ему охотно дали визу.На этот раз взял с собой сына подростка, чтобы познакомить с «историческойРодиной».Позднее признавался, что с самого начала почувствовал за собой слежку. После завершения своего визита, в Бресте был арестован. Дальше как обычно: Лефортово иСербский. Признание больным шизофренией и помещение в Казанскую спец/психбольницу. Это происходило где-то в 1967 году.

Впервыевстретился с ним летом 1970 года. Моё назойливое любопытство, видимо его настораживало, и я мог довольствоваться лишь фантазиями санитарок об этом человеке. Когда в 1979 году мы снова увиделись, онвстретил меня как родного брата. Точнее, как собрата по несчастью.Много чего рассказывал о своей жизни, о Бельгии. Третий раз я увидел его зимой 1982 года. Но это был ужедругой человек. Изможденный,дряхлый старик с полностью потерянными зубами. От «лекарств» по его словам. В Казани его нещадно закармливали нейролептиками и Бог знает чем ещё. А главное, угнетённое состояние. Постоянно повторял: «Мишель! меня хотят расстрелять; я это чувствую». Напрасно пытался его успокоить. Мол, по советским законам потолок -15 лет, которые он уже отсидел. Кроме того, он официально «невменяем», и это противоречило бы нашимзаконам. Всё было напрасно. И у меня появились сомнения в его здоровье. Уж не заболел ли?! Всё-таки 15 лет в психушке…

Летом 1982 года в лагере, как-то просматривал газету «Советская Россия». Равнодушно скользнул по названию статьи «Изменникам нет пощады». В те годы проходила очередная кампания «никто не забыт» и пропагандистских писаний хватало. Но взгляд наткнулся на знакомое имя. Внимательно прочел«…приговорен к высшей мере… приговор приведён…»и т.д. У меня буквально волосы зашевелились, настолько неправдоподобной, фантастической показалась мне эта ситуация.

Можно лишь догадываться, как это происходило. Лубянка потребовала от профессоров Сербского объявить Лукьянова сумасшедшим, чтобы упрятать в спец/психушку. Те под козырек. А годы спустяЛубянка посчитала, отпускатьЛукьянова опасно – слишком много узнал. Значит надо уничтожить.И приказали «врачам» объявить его здоровым, чтобы казнить «по закону». Те снова под козырек. Если у кого сомнения в этой истории, то не трудно проверить. Младшему сыну Лукьянова в Бельгии, сегодня примерно 50 лет. После ареста отца, оперативники КГБ переправили его вместе с машиной через границу. Наверное, живы и другие родственники, там же в Бельгии.

Когда профессора из Сербского утверждают, что посылали обвиняемых в психушки, ради спасения от тюрьмы или казни – это правда. Толькочья, правда?!Институт им. Сербского в советский период (как, наверное, и сейчас) являлся главным инструментом «по отмыванию» преступлений. По аналогии: как «отмывают» преступные деньги всякие грабители и мошенники.

В советское время Кремлёвская власть была страшно озабочена своим имиджем не только в глазах Запада, но и собственных граждан. Существовала доктрина, что наш государственныйстрой – идеал для человечества и потому у нас, при социализме немогут происходить такие преступления, как на «загнивающем» Западе. А наши чиновники, это просто ангелы в сравнении с хапугами и мошенниками в странах, где «человек человеку - волк» и «правит чистоган».

Кстати сегодня, «к имиджу» страны отношение наплевательское. Сын министра обороны Иванова, нагло задавил машиной пенсионерку. Об этом знает вся Москва, но преступник даже не арестован. Если бы подобное случилось четверть века назад, и этот факт получил бы такую же огласку, то Иванова – младшего на пару месяцев отправили в психушку.Чтобы «отмыть» его преступление.Извините, мол, граждане, никакого преступления нет. Просто, кратковременное расстройство здоровья; с кем не бывает. И это «расстройство здоровья»услужливо бы удостоверили в Сербском, эскулапы с докторскими степенями.

Со мной сидел сын крупного московскогочиновника в банковской сфере. Отец былорденоносцем, за какие-то тыловые подвиги в период войны. Сын повздорил с женой, облил её бензином и сжег. Абсолютно здравый и неглупый человек. Другого бы расстреляли, а этот отделался 5-тью годами спец/психушки. Причем, содержался привилегированно, как в доме отдыха.Ещё случай. Сын начальника милиции, абсолютно здравый, неглупый и приятный во всех отношениях человек. Нас убеждал, что попал за браконьерство. Позже узнали его историю. Заманил в лес 9-ти летнюю девочку, изнасиловал и закопал. «Подлечили» и освободили.

Третий случай. Был один хороший работник-шабашник, много зарабатывал. Но слишком часто и подолгу бывал в командировках. Жена поставила ультиматум: мне нужен муж дома, а не в виде паспортной отметки. Не сменишь работу – уйду к матери. Но мужик был воспитан в строгой православной традиции, согласно которой «да убоится жена мужа своего». Поэтому предупредил: «Уйдешь, не застану дома; приду и отрублю голову». Приехал – не застал. Взял топор, пришел в дом тёщи и отрубил жене голову. Но у этого мужика брат– полковник, служил не последней пешкой вкаком-то штабе. И он помог устроить братца в психушку, «подлечиться». Причем даже не в «спец», ав обыкновенную,городскую. Там он пробыл чуть больше четырёх лет в весьма вольготных условиях. Человек он был абсолютно здравым и пользовался полным доверием со стороны врача.

Четвертый случай: какой-то родственник секретаря райкома партии был задержан за хулиганство. Во время беседы врезал Начальнику ОВД по физиономии. Вместо тюрьмы отделалсядвумя месяцами пребывания в городской психушке. В ней он почти не ночевал, лишь отмечался. Ещё пример. Племянник зав отделения во Владимирской психушке (где я содержался), в период службы в армии пытался изнасиловать медсестру. Или изнасиловал? Уже точно не помню. Возбудили уголовное дело. Но дядя-психиатр добился экспертизы и перевёл его под своё крылышко.

Подобных случаев не мало. За крупные взятки, с помощью института Сербского уклонялись от тюрьмы или расстрела. Со мной сидел некий Романиз Оренбурга. Его родичи были кем-то, на фабрике пуховых платков. Рома собирался жениться, но родственники невесты возражали. Тогда он убил мать и бабушку своей невесты. Этот «поступок» обошелся ему в пять лет спец/психушки. Ходили упорные слухи, что были выплачены большие деньги экспертам – психам из института Сербского. Содержался он в очень вольготных условиях. По характеру спокойный, уравновешенный; типичный сангвиник. Абсолютно здравый человек, плюс деловой и не без таланта.Романа часто навещали родственники. Сведущие люди утверждали, что приезжали они с богатыми подарками для псих - врачей.

Какой-то скептик возразит. Откуда, мол, такая уверенность, что все эти люди абсолютно здоровы? Уверенность оттого, что наблюдал их месяцами и годами. И потом, Вы же почему-то не сомневаетесь в здоровье спецназовца Эдуарда Ульмана, Чикатило илиБуданова? Ульман хладнокровно убил и сжёг 6 совершенно невинных людей. Если бы он убил своих: жену, отца, мать и т. д. Или же убил кого-то с целью ограбления; то такие поступки можно объяснить «эмоциями», чрезмерной жадностью. А он убил незнакомых ему людей с такой же легкостью, как иной прихлопывает комара, не отвлекаясь от беседы с приятелем.

Среди псих - врачей Сычевки были наркоманы, гомосексуалисты, садисты – на любой вкус, как говорится. Можно ли представить, чтобы кто-то пришел устраиваться на работу по поддельным документам, в качестве пилота пассажирского самолёта или врача – нейрохирурга?А вот психиатром – запросто! Потому что психиатр – самая спекулятивная и «мутная» профессия.Все их докторские степени и профессорские звания гроша ломаного не стоят.

Мне рассказывали, как в Сычевской спец/психушке около 3 лет работал псих - врачом мошенник. Но один случай даже меня удивил. В 1970 году, кажется в Известиях, появилась большая статья о некоем психиатре Горелике, осужденном к 10 годам заключения.Этот человек около 10 лет проработал Главным психиатром Владимирской области, не имея даже среднего образования. Он добился звания заслуженного врача, получил какой-то орден, и подготовил кандидатскую диссертацию (В смысле, нанял человека, который ему написал). Попался на «мякине» - при попытке украсть аттестат зрелости. Кроме того, обнаружилась растрата в 10 тысяч рублей. Талант?! – бесспорно, - но какой? Однажды я прочел историю про одного человека. Тот ухитрился продать крупным бизнесменам Франции за большие деньги Эйфелеву башню, на металлом. Но башня-то, слава Богу,стоит пока. А с псих - врачами всё сложнее и гораздо хуже. Потому что касается судеб, здоровья и жизни многих людей.

В мае 2006 годаменя пригласили на одну из передач в прямом эфире кабельного телевидения. Проводилсядиспут с профессором-психом Михаилом Виноградовым. На самом деле диспутане получилось. Скорее его монолог. Так как этот профессор занял почти две трети эфирного времени. Виноградов преподавал в школе НКВД-ФСБ, консультировал этих «рыцарей» плаща и кинжала. Сотрудничает с ними и сегодня. Естественно, продолжает защищать родноеведомство. Я ему напомнил о спец/лабораториях НКВД-ФСБ, где в массовом порядке умерщвляли людей, испытывая на них химическое и бактериологическое оружие, различные яды. Разрабатывали методы бездоказательного убийства. И чем же тогда Ваши хозяева-работодатели отличались от гитлеровских палачей, типа Менгеле, объявленного военным преступником? – задал я риторический вопрос.

Все разведки мира этим занимаются – спокойно ответил, сей «врач». Только г-н Виноградов сознательно «не хочет знать»,что в СССР к смертной казни массово приговаривали самых обычных людей, граждан своей страны – не злобных преступников. АМенгеле проводил свои опыты над пленными, а не над собственными гражданами.

Я не удивлюсь, если вдруг обнаружится, что в подобных изуверских опытах участвовал и сам Виноградов, коль так уверенно оправдывает эти преступления. В процессе своего монолога он заявил, что четверть населения психически больны. А где гарантия, что Вы сами не попадаете в эту четверть? –спросил яВиноградова.Он лишь самодовольно рассмеялся. Такие люди хорошо осознают свою неприкасаемость. Закон не для них. Какие бы преступления ни совершали служители палачества, Власть их всегда защитит. Лишь смена власти способна изредка восстанавливать справедливость.

В одной палате со мной находился пациент, по возрасту около 40 лет. Не помню, за какие грехи попал. Но что меня поразило! С уверенностью, в которую трудно не поверить, онутверждал, что, не моргнув глазом, может расчленитьживого человека . Может вскрыть ему грудь или брюшину и вырезать там что угодно, не обращая никакого внимания на стоны, мольбы или крики жертвы.По всем внешним признакам этот пациент был психически абсолютно здоровым человеком.

И я подумал, что к этому классу людей относятся и такие, на первый взгляд разные персоны, как Чикатило, Ульман, профессора подобные Михаилу Виноградову. Их всех объединяет отсутствие человечности, в просторечии - совести. Это и есть истинное «эмоциональное оскудение личности». У них главный жизненный принцип – служба Хозяину. Меня давно коробит выражение «Собака – друг человека». На самом деле собака «друг» Хозяина, который её дрессирует и кормит. И собака - враг всем остальным, на кого хозяин укажет пальцем. То же самое и с некоторыми людьми.

А вот примеры иного плана из того же института Сербского. В период войны русский мужик,Бреславский Николай Иванович бежал в Турцию. В 1945 году был выдан. Осудили на 10 лет лагерей. В лагере ни от кого не скрывал, что будет добиваться выезда. Освободившись, приехал в Москву и с вокзала пошел искать Турецкое посольство. Едва прошел пару кварталов, его задержали товарищи в «штатском». Дальше, как обычно: Лефортово, Сербский и Сычевская спец/психушка. При мне он уже содержался лет 18 -19. Думаю, там и умер.

Ещё пример. Виталий Бублик, украинец; в период оккупации, подростком подрабатывал на дорожном строительстве. После войны «за сотрудничество» получил 10 лет. Отсидел полностью. Во время приезда Президента США Никсона в 1959 году, Бублик приехал в Москву, пошел на американскую выставку и разоткровенничался с гидом. Рассказал, за что сидел и как сидел. На выходе с выставки был задержан. Дальше по шаблону – Лефортово, Сербский, Сычевская спец/психушка. При мне отсидел уже 15 лет. Могу утверждать, что психически был здоров. Вероятно, там и умер. Примеров можно приводить много, «хороших и разных».

Но, видимо пора, рассказать и о собственных «тайнах». Всё-таки, в отличие от ранее упомянутых товарищей – рядовых отрубателей голов и заживосжигателей, я представлял собой «особую общественную опасность для общества» - цитирую по текстуОпределения суда. Ну, а в окончательном варианте получил статусООГП (особо опасный государственный преступник).Итак, за что жеудостоился такой «чести»?

Моя ГУЛАГовская одиссея уникальна. Сначала продержали 5 лет по психушкам, включая тюремного типа. А потом, ещё около 12 лет по лагерям и тюрьмам. В процессе всех четырех судимостей проводились соответственно и четыре экспертизы. Все последующие, - автоматически дублировали первоначальный диагноз. Его сформулировал в институте Сербского некий Фокин Альберт Александрович, называвший себя врачом-психиатром. Я уверен, был он услужливой пешкой в руках профессора Лунца Даниила Романовича (чтоб ему в гробу лишний раз перевернуться). Так называемый «доктор» Лунц выполнял прямые указания Лубянки.

Коротко расскажу, как вообщепсихушка вошла в мою диссидентскую биографию.

Я работал электромонтером на радиозаводе, жил в общежитии. Арестовали 14 апреля 1970 г. в кабинете городского Прокурора, куда вызвали по повестке. Произошел краткий диалог. Меня спросили: «Кукобака, почему Вы систематически выступаете против Советской власти?»

Я, товарищ Прокурор, принципиально не могу выступать против советской власти. Потому что являюсь простым рабочим, а советская власть – идеальная длярабочего человека.«Советская» - производное от слова совет, советоваться. Но за свою жизнь пришел к убеждению, что с нами Власть никогда не советовалась.Иными словами, Советской Власти у нас нет, и никогда не было. За неё только предстоит бороться. Сзади легонько хлопнули по плечу. Обернулся – милиционер протягивает наручники.

После ареста провели обыск. Были изъяты и приобщены к уголовному делу по ст. 190-прим УК РСФСР следующие вещи. Две работы первого курсапо немецкому языку.4 или 5 спортивных грамот, конспектработы Вильгельма Либкнехта «Никаких компромиссов», выписка из местной библиотеки о прочитанных книгах по марксизму, комсомольский билет. Кроме того, заявление на имя Брежнева, статья «Открытое письмо английскому писателю Айвору Монтегю». В ней я выступал в защиту русского писателя Анатолия Кузнецова. Ещё были географические карты нескольких Западных стран ихороший ножик (не совсем перочинный).

Так как я не скрывал своих антикоммунистических убеждений, следствие продвигалось быстро. Кроме «антисоветчины», мне приписали ещё сбор оружия с целью подготовки к переходу границы. Сделали всестороннюю экспертизу ножа и убедительно доказали, что убить человека им можно. А можно ли убить человека утюгом, скалкой или пустой бутылкой из под шампанского? - иронизировал я над следователем.

Заминка получилась, когда я твердо заявил следователю Федосову, что категорически отказываюсь от адвоката и намерен защищать себя в суде сам. После этого следователь направилменя на амбулаторную псих - экспертизу, где я был признан здоровым. Потом моё дело было передано в следственный отдел УКГБ по Владимирской области.Перевозили из Александровской тюрьмы не по этапу (видимо опасались утечки информации). За мной лично приехал на служебной «волге» Начальник след/отдела УКГБ по Владимирской области м-р Павел Евсеев. Никаких наручников, посадили рядом с оперативником. И так, с комфортом, проделали путь от Александрова до Владимира.Во Владимире пару раз вызвали на допрос. Бред следователя Федосова, о якобы готовившемся мной побеге за кордон из дела исчез, вместе с ножом и наручными часами.

Однажды следователь Евсеев пришел несколько озабоченным.

Послушай Михаил, я вот внимательно ознакомился со всемитвоими материалами и вижу,дела то у тебя, в сущности, никакого нет. Ты вот что: подпиши-ка вот эту бумажку. Ты и себе и нам услугу окажешь. Отправишься на свой завод и работай там, на здоровье. Только языком особо не болтай лишнего.Я прочитал поданный мне листок. В нем, некий человек в форме донесения писал,мол, гражданин Кукобака в таком-то местевстречался со статс-секретарем посольства Западной Германии Мюллером и имел с ним беседу.

Что за чушь?! – удивился я,даже не дочитав толком до конца бумажку.Если я правильно догадываюсь, этот Мюллер чем-то Вам насолил, но я то здесь при чем?

Да ты не ломай себе голову; остальное - не твоя забота. Подпишешь и пойдешь себе работать на старое место. Никто об этом не узнает, только сам язык не распускай– продолжал убеждать следователь.

Согласен, никто об этом не узнает. Но сам-то я, всю жизнь буду помнить, что сделал пакость человеку, которого не знал и не видел.Нет уж! Если этот Мюллер чем-то Вам не угодил, - сами на него управу ищите. Я здесь Вам не помощник.

Евсеев недовольно поморщился:Значит, не хочешь подписывать?!Ну, хорошо, Кукобака. Тогда мы тебе такое устроим, что всю жизнь будешь раскаиваться.

Да чихать я хотел на Ваши угрозы! – тут уж я отбросил всякую «дипломатию».

Через несколько дней снова вызвали к следователю.- Вот Кукобака, поедешь в Москву. На псих - экспертизу направляешься – благодушно улыбаясь, сообщил м-р Евсеев.

А я не нуждаюсь в Вашей экспертизе!- А тебя и спрашивать никто не будет.В тоне следователя послышались нотки злорадства. Так я оказался в институте им. Сербского.

После экспертизы меня целый год продержали в тюрьме на режиме строгой изоляции, в полном неведении относительно моей участи. Однако я не сидел в пассивном ожидании. Постоянно писал протесты. Искал контакты, с целью пробить «стену молчания».Наконец, сумел достичь цели. Кто-то из политзаключенных сделал запрос в Ген. Прокуратуру в отношении меня (и возможно ещё куда-то). Наконец, 6 сентября 1971 года Начальник спец/части тюрьмы скороговоркой зачитал мне Акт экспертизы из института Сербского.

Я не всё расслышал и не всё услышанное запомнил буквально. Но отдельные фрагменты запомнились на всю жизнь, настолько они меня поразили. В акте утверждалось, что«…занятие спортом, увлечение иностранным языком, а также интерес к философии – результат болезненных изменений личности…». Ещё там говорилось, что «… Кукобака страдаетэмоциональным оскудением личности…».Потом Начальник спец/части добавил, что суд надо мной состоялся 4 ноября 1970 года, о чем мне якобы сообщалось. Это, была наглая ложь.

Со своим заочнымПриговором по делу №2-3с от 4 ноября 1970 годавпервые смог ознакомитьсялишь через 20 с лишним лет, когда добился реабилитации. И кое-какие тайны приоткрылись, но далеко не все.Процитирую из Приговора, описания некоторые своих преступлений. Они вполне заслуживают того, чтобы их внимательно прочесть и осмыслить. Чтобы осознать, в каком направлении мы движемся сегодня, и какоебудущее нас может ожидать.

«В июле 1969 года в общежитии Киевского завода химикатов в присутствии Тупицина и др. Кукобака клеветал на положения Конституции СССР и на сообщения советской печати и радио».

«В сентябре 1969 года в цехе №8 радиозавода в городе Александрове в присутствии Лобанова, Румянцева и др. Кукобака клеветал на советское правительство».

«В ноябре 1969 года в цехе радиозавода в присутствии Лебедева, Лобанова, Куванова, Коляжнова, Королина и других рабочих Кукобака возводил клевету на социалистическую демократию, восхвалял при этом так называемые буржуазные свободы слова и печати».

«В декабре 1969 года на территории Московского Кремля в присутствии экскурсантов Кукобака клеветал на советскую действительность и советский государственный строй».

«На вечере под Новый Год в женском общежитии в присутствииРоманенковой, Барановой, Федосеевой, Чурсанова и др. Кукобака восхвалял жизнь народа за границей и клеветал на положение рабочего класса в СССР».

«В феврале 1970 года во время уборки территории радиозавода в присутствии Ионова, Безымянного и других Кукобака враждебно отзывался о лозунге: «Жить и работать по Ленински».

Хорошо запомнил этот эпизод. Потому как совершил маленькое «открытие». Глядя на лозунг, я сказал соседу: «Смотри! В немецком языке работа – арбайт, а раб – шклаве. В английском, рабочий – вокер, а раб-слейв. И лишь в русском языке: рабочий, работать и раб – слова одного корня».Не думал тогда, что мой скромныйэкскурс в лингвистику войдет в материалы дела, как состав преступления.

«В разное время марта 1970 года в общежитии радиозавода в присутствии Мазура, и Грунина Кукобака клеветал на внешнюю политику Советского правительства и сообщения печати, на КПСС и советскую действительность».

Надеюсь, привел достаточно примеров упорной работы следователей КГБ.Все остальные мои «преступления» по этому делу, примерно такие же.

По совокупности совершенных деяний, а также учитывая, что занятия спортом, изучение иностранного языка, интерес к философии (чтение марксистской литературы) – «результат болезненных изменений личности» согласно заключению виноградовых - фокиныхиз Сербского; в итоге я и был признан представляющим «особую общественную опасность для общества». Это, уважаемые читатели оказалось едва ли не серьезнее, чем заживо сжечь или отрубить голову своей жене или соседу.

О людях и об отношении к «врагу народа».

Если бы на моём тюремно-лагерном пути (и не только на этом) встречались одни плохие люди – вряд ли удалось выжить. Давно пришел к убеждению, и не только по образцамиз хорошей литературы, но и по личному опыту, что порядочных и относительно честных людей, подавляющее большинство. Но эти качества проявляютсяв условиях «свободы воли», свободы выбора. На практике, у каждого человека свой предел прочности. И если на личность оказывать постоянноефизическое и психологическое давление, то не каждый проходит испытания с минимальной потерей человечности, своих нравственных качеств.

И тем не менее,даже в среде палачества, иногда прорываетсяинстинктивное, присущее человеку от природы сопереживание ближнему. Ведь человек – животное коллективное, с соответствующими инстинктами самосохранения вида. Однажды поздней осенью была холодная, слякотная погода. Я выходил на прогулку налегке. Прапорщик Лефортовской тюрьмы вполголоса заметил: «Вы бы оделись потеплее, очень уж неприятно сегодня на улице». Я обернулся и глянул на конвоира. По выражению лица, по интонации этого 40 летнего надзирателя чувствовалось, что сказано было искренне, не по «инструкции».

После Сербского, во Владимирской тюрьме меня держали на режиме изоляции, в особой камере. Железная дверь, вполовину меньшее окно, да и то, изнутри закрыто железной решёткой с мелкой ячейкой. Лежак представлял из себя деревянный гробик из толстых досок, обтянутых двумя железными полосами. У изголовья наклонно закрепленатолстая доска.Всё это сооружение вцементировано в пол. Даже в телогрейке, в камере было зябко. Поняв, что сидеть придётся долго, а может и до конца, я создал себе ещё более жёсткий режим. По цементному полу ходил босиком. Несмотря на холод, раздевалсяи с утра до вечера делал разные стойки, отжимания, приседания, бегал. Иногда не мог быстро вставать. Начиналось головокружение, впадал в полуобморочное состояние.

Однажды заскрежетал замок, и в камеру вошла группа офицеров администрации во главе с Начальником санчасти Буть. Я только что закончил очередную «разминку» и стоял раздетый до пояса, успокаивая дыхание. Буть окинула взглядом камеру. Из зарешёченного углубления над дверью тускло светила лампочка. В этом свете, иногда искрился иней, заносимый ветром сквозь разбитое стекло. Камера скорее напоминала некий средневековый каземат.

Начальник санчасти, толстая, грузная женщина лет пятидесяти. Заслуженный врач РСФСР. За её жестокость заключенные давали ей разные нехорошие клички. Однажды чуть не погиб молодой ученый – орнитолог, диссидент из Прибалтики Гунар Роде. Ему срочно требовалась операция, но Буть упорно не давала санкцию. И лишь когда несколько камер политзаключенных объявили забастовку (или голодовку?) Гунара прооперировали. Он выжил. После отбытия 15-летнего заключения был освобождён, женился, и ему удалось эмигрировать в Швецию.

Осмотрев камеру,Буть повернулась ко мне и спросила: «Как настроение, самочувствие?» - Нормально. «Есть ли жалобы, претензии к администрации, к режиму содержания?» - Нет.

«Есть ли какие просьбы, пожелания?» - Нет. Буть подошла поближе, почти вплотную едва не касаясь меня животом. Несколько секунд внимательно всматривалась в мою небритую физиономию. И без улыбки, как бы с ноткой лёгкого удивления пробормотала: «Мда-а… Кукобака. А ты выглядишь, как истинный узник». Повернулась и вышла;за ней все остальные.

Буквально через пару часов меня пересадили в другую камеру: светлую, тёплую с обыкновенным окном и даже без жалюзи. В камере обычная деревянная дверь и кровать с сеткой, постель с белой простыней. Кроме того, перевели на больничное питание. Настроение сразу заметно улучшилось.

А тут пришла библиотекарша с книгами; молодая симпатичная девушка, с хорошо развитыми бедрами. Ещё я заметил, что почти напротив меня камера, где также интересуются книгами. Едва захлопнулась кормушка, я схватил ложку и стал дырявить дверь на уровне колен. Несколько часов я сверлил алюминиевой ложкой, до кровавых мозолей на пальцах, тюремную дверь в пять сантиметров толщиной. Самое трудное было, это пройти последний слой так, чтобы щепки не выпали наружу в коридор. Иначе надзиратель заметил бы и вся работа насмарку. Но я успешно справился с задачей.

Должен отметить, за весь период содержания во Владимирской тюрьме ни один надзиратель не сказал мне дурного слова. Хотя до меня доносились откуда-то крики избиваемых, ругань заключенных и надзирателей. Лишь в прогулочном дворике моё поведение раздражало конвойных. В любую погодуя разувался и ходил босиком по бетонному полу. Только с 12 ноября перестал выходить из камеры. Потому что не успевал растирать коченеющие ноги.

Спец/психушка, иначе именуемая «бессрочной койкой» - самое трудное испытание, и физически иморально. Естественно, за исключением контингента «отмывающего» там свои преступления за взятки либо по номенклатурным связям. По прибытию, поместили в самую большую камеру, где содержались наиболее тяжёлые пациенты. Санитары-уголовники часто заходили туда тренироваться в избиении. Физически и душевно сломленных пациентов, нередко среди ночи вытаскивали в туалет для сексуальных развлечений. И это не было секретом для врачей и медсестер.

Была проблема, избежать возможных провокаций. Туалет был один в конце коридора. И камеры выводили по очереди. Все выстраивались перед дверью, нервно переминаясь. Санитар открывал камеру, и первые двое получали подзатыльник, середина проскакивала, одного-двух последних били пинком под зад. Рассудил, если ответить ударом на удар в первые дни -равносильно самоубийству. Не ответить – унижение и потеря достоинства, которое трудно пережить.

Пришлось хитрить. «Случайно» попадал в середину очереди, чтобы избежать соприкосновения с санитарами. Так я выдержал без конфликта несколько дней, до вызова на беседу с врачом. Заведующий отделением Сазонков Валерий Андреевич, был сравнительно молодым человеком. Рослый, самоуверенный (мастер спорта по боксу) всегда беседовал наедине, без присутствия санитаров. В МВДработал недавно и ещё не был особо испорчен системой. Во время первой беседы, мне удалось так преподнести свою историю, выдав себя за наивного простачка, что у врача невольно вырвалось: «Да, Михаил; так как ты влип – никто из нас не застрахован». Меня сразу перевели в камеру-палату к самым здравым пациентам и без назначения какого-либо«лечения».

За короткий срок я освоился и своим поведением добился уважения со стороны санитаров - уголовников. Но вскоре случилась неприятность. Один пациент, сидевший за убийство, повел себя оскорбительно и попытался меня шантажировать. Вразумить его мирными средствамине удалось. И как только мы оказались в одной камере, я сразу дал ему в «пятак». Он пожаловался, прибежали санитары, медсестры и меня повели на экзекуцию. Не знаю, что подействовало. Может быть, я ещё не оклемался после тюрьмы.Но после укола аминазина, едва выйдя из процедурки,свалился в обморок. Потом ещё и ещё. Доложили врачу. Я сижу на полу, не решаясь подняться, чтобы залезть на кровать. Заходит зав отделением: «В чем проблема?»

Вы что же, Валерий Андреевич, решилименя убить?! Это у Вас запланировано? – решительно пошел я в наступление,

«Как это убить?» - удивленно поднял бровиврач.

А так! Медицинскими средствами. Вы же отлично знаете, что у меня больное сердце – нахально приписал я врачу осведомленность в моих сердечных делах- и, тем не менее, назначаете мне лошадиную дозу какой-то гадости.

Врач на секунду задумался: «Ну, если у тебя больное сердце, мы его поддержим кордиаминчиком, а лечить тебя будем. Чтобы ты хорошо понял, куда попал и больше руки не распускал».

Тем не менее, уколы заменили таблетками. Я сразу подкупил нужных санитаров и до конца, так называемого «курса лечения», никакой гадости не принимал. Довольно скоро, разными хитростями мне удалось устроиться на самую престижную и хорошо оплачиваемую работу – наладчиком швейных машинок. Раньше, я видел швейные машинки лишь издали, да и то в фуляре. Работа эта сделала меня в некотором смысле «неприкасаемым»,неуязвимым длявсяких мелких неприятностей.

Сычевская спец/психушка в то время имела довольно большое производство. Кроме швейного были и другие цеха: по производству гвоздей, цепей – всего не упомню. Вдвоём с напарником мы имели в своём распоряжении мастерскую, в которой были токарный, сверлильный и наждачный станки. Куча разного колющего и режущего инструмента. Кроме того, мы обслуживали электрооборудование всего производства.

Формально, за всё отвечалштатный электромонтер из лагеря. Но он физически был не в состоянии со всем справиться. Поэтому,почти всю работу выполнялимы сами, хотя это было вопреки правилам. Но имей я глупость заявить: мол, не знаю, не могу или не имею права – сразу бы отстранили от работы. Да ещё и так называемое «лечение» назначили бы в связи «с ухудшением психического состояния». Такая вот специфика советского производства. Этаработа позволяла мне без ограничения шнырять по всей производственной зоне;встречаться с людьми из других отделений, которые меня чем-то интересовали.

Но через некоторое время со мной произошла очереднаянеприятность. Однажды при обыске на рабочемместе, охранники изъяли листок с какой-то информацией. По мнению оперативников, источником приведённых там фактов, могла быть одна из Западных радиостанций. Меня тут же отвели в штаб. Допрашивали самНачальник психушки м-р Лямиц Леонид Иванович и двое оперативников. Когда-то м-р Лямиц был зав одним из отделений. Старожилы рассказывали, что если к Лямицу пациент обращался с жалобой на что-либо, он сочувственно выслушивал. А потом вызывал санитара и давал распоряжение, чтобы жалобщику прописали «кулазин» (специфический жаргон, от слова кулак).

Я объяснил «дознавателям»; мол, нашел скомканный листок, из любопытства переписал себе тексти хотел показать врачу, но не успел. Такое объяснение было отвергнуто с ходу. Мне стали угрожать. Бить, наверное, будут, подумал я неуверенно. И стал решать мучительную задачу. Если начнут избивать то, что делать? – пассивно защищаться, закрывая уязвимые места или же дать бой и, до последнего, а там будь что будет. Значит, забьют до смерти, пришел я к неутешительному выводу. Трусость взяла верх, и я решил, что в случае чего, займу пассивную оборону.На душе сразу стало легче.Моё внимание снова переключилось на дознавателей, и я услышал заключительную часть добрых советов и пожеланий в свой адрес от Начальника психушки.

Кукобака! Последний раз советую тебе чистосердечно всё рассказать. В ином случае мы вынуждены будем начать тебя лечить. Мы будем тебя лечить 10 лет. И так будем лечить, что если даже ты останешьсяжив, –никакая свобода тебе уже большене понадобится.

Но, Леонид Иванович, я же Вам всё рассказал, что знал; а сочинять не умею – с откровенностью ребёнка признался яНачальнику в своём недостатке.

Ты хоть осознаёшь, что тебя ожидает?! –продолжал настырно допытываться м-р Лямиц.

Да-да, конечно, - печально закивал я головой.

Мне была назначена «растормозка» или «пьяный укол», как ещё называют. Некаясмесь барбитуратов с прочей гадостью, с целью развязывания языка. Но я уже был наслышан об этом«орудии»любителей чужих тайн. Поэтому,максимально сконцентрировалсяи регулярно озвучивая собственную «мантру», не отвлекался на ненужные мне дискуссии. Таким образом, до конца «эксперимента» сохранил самоконтроль. Убедившись, что в моей черепной коробке ничего стоящего не прослушивается–меня отвели в палату. Я упал на кровать и уснул мертвым сном.

Через пару часов вызвалврач. Пошатываясь, но с абсолютно светлыми мозгами я вошел в кабинет.– Послушай Михаил! Я не знаю, что за проблемы у тебя с оперативниками, но ведёшь себя крайне неразумно. Есливозникнет какая проблема,лучшеприди и посоветуйсясо мной. Тогда можно ещё как-то избежать неприятных последствий. Иначе, при таком безответственном поведении, ты никогда отсюда не выберешься.

На каждой комиссии из Сербского, зав отделением Сазонков Валерий Андреевич представлял меня к выписке. Седовласые вершители чужих судеб из этого Института Дураков (по определению моего покойного друга, известного диссидента В. Некипелова) регулярно мне отказывали. После очередной комиссии, я упрекнул зав отделением: Что же это получается Валерий Андреевич?!Вы убийцу через полтора года выписали, а я за что сижу?– Послушай, Кукобака! Лучше бы ты убил кого-нибудь, мне было бы легче тебя отсюда вытолкнуть – раздраженно ответил врач.

Похоже,главной целью профессоров из Сербского было убедить меня, что я тяжело болен и признаю это сам. А ещё лучше, если бы действительно заболел. Значит, их диагноз верен. И задание Лубянки выполнено и совесть «чиста». Поэтому, всегда был главным вопрос: «Кукобака, Вы признаёте, что страдаете тяжёлым психическим заболеванием и нуждаетесь в лечении?». Ответить, чтоне признаю, - обвинят «в некритическом мышлении». Значит, нуждается в дальнейшем лечении. И так плохо, и так ещё хуже. Приходилось прибегать к витиеватым формулировкам.

Наконец наступил мой день. Врач вызвал к себе; вид был усталый и хмурый.

Всё Михаил! Наконец-то я от тебя избавлюсь. Поедешь в областную психбольницу. Но запомни: выписка твоя на волоске. Малейшее, где-то что-то вякнешьили потянет на «писанину» - опять окажешься здесь. И тогда конец; больше не выберешься.

Я согласно кивал головой, но мысли были совсем иные.

4 августа 1974 года, обычным поездом, в сопровождении медсестры я прибыл во Владимирскую областную психушку. Зав отделением Артемьев Дмитрий Дмитриевич после беседы, отпустил меня в рабочую бригаду. В сопровождении молодой, доброжелательной медсестры мы обследовали окрестности психушки. Потом я уговорил её пройтись к тюрьме и попробовал определить камеру, где сидел. Убедился, что снаружи она не отличалась от других, но изнутри окно было наполовину забетонировано.

Врач Артемьев был убеждённым«сталинистом», и это определило наши дальнейшие взаимоотношения. Я не скрывал, что придерживаюсь абсолютно противоположного мнения не только о Сталине, но ивсех его последователях. По началу Артемьев вел себя сдержанно. Однако хрупкий баланс был вскоре нарушен по моей невольной инициативе.

На отделение выписывали пару газет. Но их присваивал один из любимчиков Артемьева. Я вежливо сделал ему замечание. Стоя на своей кровати, он пренебрежительно ответил, мол, дуракам там нечего читать и легонько ударил меня сложенной газетой по лицу. Я тут же врезал ему в челюсть так, что он кувыркнулся в одну сторону, а очки улетели в другую, и к несчастью разбились. Скандал! Мне пригрозили «отправить туда, откуда прибыл» и перевели в палату для самых «неблагонадёжных», откуда запрещалось выходить. Несколько дней прошли в тревоге. Потом неожиданно меня восстановили в прежнем статусе.

Артемьев решил заняться моим «перевоспитанием».Как я заподозрил, по совету куратора от КГБ.Меня назначили Зам. Председателя Совета Больных и предложили редактировать стенную газету. Я вежливо уклонился,сославшись на свою малограмотность и абсолютноеотсутствие организаторских способностей.- Вы, Михаил Игнатьевич не скромничайте, всё получится. Я о Вас знаю достаточно – обнадежил меня врач. Для начала, Артемьев решил стимулировать «пряником».

Мне дали «свободный выход». То есть с мелкими поручениями я выходил за пределы психушки: типа, отнести документы в бухгалтерию или помочь привезти продукты и т.д. С медсестрой выезжал в город по разным хозяйственным делам. Я тут же воспользовался ситуацией и стал усиленно «патрулировать» женское отделение. Стремился познакомиться с какой-нибудь молодой женщиной, чтобы та уговорила свою мать оформить на меня опекунство. Наконец мне это удалось, и одна женщина официально обратилась к врачу с такой просьбой.

Однако моё освобождение не входило в планы КГБ. Меня немедленно закрыли. Провели тщательный обыск. Запретили иметь при себе конверты, чистую бумагу и прочее. Врач вызвал на беседу и со злорадной ухмылкой изрек: «Все твои усилия абсолютно напрасны. Наше гуманное советское законодательство не может позволить, чтобы женщина, имеющая больную дочь, взяла опекунство над таким тяжело больным человеком, как Кукобака».

Но я не унывал и не терял зря времени. Через одну сотрудницу больницы наладил бесперебойную нелегальную связь со свободой. Валентина (так её звали) имела необычный характер. Её терпение и доброжелательность в отношениях с пациентами былиудивительными. Сам я, ни за какие деньги так бы не смог. Врача она боготворила; я же терпеть не мог и не скрывал этого. Тем не менее, она помогала мне во всём, чтобы ни попросил.

Таким образом, я смог выполнить некоторые порученияодного политзэка, из Сычевки. Кроме того, познакомилсяс московскими диссидентами: Подрабинеком, Борисовым и другими. Один из них,врач-фармацевт Некипелов, ставший моим другом, договорился со своей знакомой, тоже врачом. И она попыталась начать процесс опекунства. Однако её вызвали в местный КГБ и так запугали, что она уволилась с работы и вообще выехала за пределы Владимирской области. Но процесс уже нельзя было остановить. Моя история получила достаточную огласку. Ситуация сложилась таким образом, что моё пребывание в психушке стало для КГБ обременительным.И от меня решили избавиться, хотя бы временно. Через шесть с лишним лет я получил, наконец, свободу. 10 мая 1976 года начался очередной этап моей жизни.

Во Владимирской психушке я провел21 месяц. Это сверх всякого разумного срока. Притом, что формально, подвергся репрессиям даже большим, чем в Сычевке. Почему «формально»? Потому что счастливым образом мне удавалось их минимизировать. После первого конфликта (из-за драки), когда врач пригрозил отправить меня обратно в спец/психушку, я навел о нем справки. Зав отделением Артемьев оказался человеком жестоким и неуравновешенным. Старожилы рассказали, как он безнаказанно заколол насмерть двоих, относительно здоровых пациентов. На психике Артемьева, вероятно, сказались и проблемы в личной жизни, сложные отношения с женой.

Его самодурство и на мне проявилось. Однажды, во время обхода подошел и стал допрашивать.

Как дела Михаил Игнатьевич? Как настроение, почему Вы сегодня такой мрачный?

Да нет доктор, всё нормально, спасибо.

Неужели Вас ничего не волнует, не беспокоит?- Да нет. А что собственно должно меня волновать?

Ну, например, решетки на окнах.

В принципе я к ним привык. С другой стороны, кому же тюрьма понравится? – вырвалось у меня на свою голову.

Ага! Так это тюрьма, по-твоему, не больница?!Так я действительно отправлю тебя туда, где настоящая тюрьма! – возмутился вдруг Артемьев.

Сразу после обхода, меняперевели в надзорную палату, привязали по рукам и ногам, и назначили курс «лечения»уколами аминазина.Это «формально». Что же касается неформальной стороны дела…В надзорной палате дежурил санитаром старый пенсионер, ветеран НКВД; служивший ещё при Ежове. По необъяснимой причине я вызывал у него симпатию. Личные обыски здесь проводились редко. Но при переводе в поднадзорку переодевали полностью, до трусов. В одежде я обычно прятал разные запрещённые вещи: булавочки, лезвие, стерженьки и т. д.

И вот дилемма: с одной стороны фельдшер - двухметровый, молодой детина. А с другой стороны старичок – энкэведист, наблюдает за моим переодеванием.Интуиция подсказала; и, повернувшись бокомк бывшему оперативнику, я стал без стеснения перепрятывать свои «сокровища».Он лишь молча наблюдал за моими манипуляциями. Едва поднадзорку покинули посторонние, я ужом стал извиваться на кровати. В минуту развязавшись, стал ходить, как ни в чем, ни бывало. Санитар не реагировал, лишь предупредил, чтобы я не попадался на глаза врачу или старшей медсестре. В обед всегда приносил мне добавки. Из дома снабжал газетами. И всё пытался убедить меня, как хорошо стало жить, пока я пребываю в заключении.

До меня, в этом же отделении находился на принудительном лечении «истинно православный» Котов. Он также не раз проходил через Сербский. В общей сложности провел в заключении около 40 лет за свою религиозную деятельность. Любопытно, что ещё в 30-ых годах этотсанитар - энкэведистгонялся за ним и не раз арестовывал. Как они ладили между собой в 70-ых, мне неизвестно.

С Котовым я перебросился лишь парой фраз в Сычевке, так как он работал на кухне, а не на производстве. Судьба его трагична. Во Владимире он сошелся с одной санитаркой, очень хорошей женщиной. После освобождения они поженились. Она уволилась с работы, и оба перешли на нелегальное положение. КГБ их выследил, арестовали. И обоих отправили по спец/психушкам – её в Казань, а его снова в Сычевку, где он по слухамумер. После освобождения в мае 1976 года, я разыскал во Владимире дочь этой санитарки. Хотел получить сведения о матери, чтобы как-то помочь. Однако КГБ так запугал обоих – её и мужа, что они категорически отказались со мной разговаривать, едва узнав, что я тоже репрессированный.

Что же касается «лечения», то я успел наладить хорошие отношения с большинством медсестер. Они отмечали в журнале повышенную температуру и заменяли мне уколы таблетками. Даже не прячась отсанитара, я благополучно отправлял их мышам,в дырку под пол. Похожая ситуация повторилась и при повторном помещении меня в эту палату. На этот раз наказали по подозрению в нелегальной переписке. Что было абсолютно несправедливо. Так как на нелегальщине я ни разу не попадался. А наказали за легальное письмо, в котором надзирающая медсестра по небрежности «криминал» не заметила и отправила его.

Но неожиданно все ограничения были сняты. То есть мне разрешили иметь при себе конверты, бумагу, ручку и т. д.Ничего не отбирали, даже когда до врача дошли слухи, что я сочиняю «вредные» стишки. А произошло вот что. Мне пришел небольшой денежный перевод из Швейцарии от религиозного писателя Левитина - Краснова(ныне покойного). Поначалу отменя скрыли, сей факт. Но потомкосвенно, через мед/персонал довели до моего сведения. Видимо надеялись, что я стану проявлять инициативу. Но я не подал вида, и пропускал мимо ушей всякие разговоры о переводе.

Наконец Артемьев не выдержал и устроил мне допрос: есть лизнакомые за кордоном. Если есть, то, каким образом вступил с ними в контакт. Ну и так далее, явно по заданию КГБ.

Я всё отрицал. Тогда он открыл мне «тайну» о денежном переводе и потребовал объяснения: кто мне прислал, откуда обо мне узнали и т. д.Я прикинулся «сельским» мужичком. Высказал «предположение»; мол,всем людям, на всех этапах рассказывал о своей судьбе.Возможно, кто-то запомнил;выехав за кордон, из сочувствия решил прислать мне деньги на конверты, зубную пасту и прочие бытовые расходы. Врач былвзбешён. Мой ответ явно не устраивал его, как и его хозяев.Но все они видимо поняли, что ограничивать меня, мало толку и себе же дороже.По сути, я не врал. Везде и всемдействительно давалинформацию о своём деле. С Левитиным - Красновымвступил в контакт, ещё в Сычевке, через санитаров-уголовников.

Вот так я боролся за свою свободу; помня, что «под лежачий камень вода не течет». У людей появляется больше желания помогать, если видят, что человек сам изо всех сил карабкается. И я карабкался, как мог.

Михась Кукобака, диссидент. Москва.mikhas17@ yahoo. com июль 2006 г.

В самом конце XIX века в Хамовниках открыли специальную больницу для содержания душевнобольных арестантов. С 1922 года и до сих пор она называется Институт судебно-психиатрической экспертизы имени Сербского. В сталинские годы институт превратился в орган политических репрессий и занимался карательной психиатрией. Позже именно здесь диссидентам ставили диагноз «вялотекущая шизофрения». Арен Ванян из Международного Мемориала рассказывает историю Института имени Сербского.

Серия материалов о сталинском терроре в Хамовниках подготовлена в рамках Международного Мемориала

Приемный покой для душевнобольных

В августе 1899 года во дворе Пречистенского полицейского дома открылся Центральный полицейский приемный покой для душевнобольных: специальное учреждение для психиатрической экспертизы и содержания душевнобольных арестантов.

В учреждении работали психологические лаборатории, читались лекции и проводились практические занятия для студентов Московского университета. Медицинский персонал состоял из заведующего, старшего ординатора, трех врачей и больничной прислуги. Значительные пособия на содержание учреждения выделялись Дамским благотворительным обществом.

Центральный приемный покой для душевнобольных. 1913. Вид со Штатного (Кропоткинского) переулка. В советское время над старым корпусом будет надстроен еще один этаж. Фото: Альбом зданий, принадлежащих Московскому городскому общественному управлению. М., 1913

После революции учреждение несколько лет работало как обычная городская психиатрическая больница.

Штат увеличился с 24 до 87 человек, но ухудшились бытовые условия и выросла смертность: за первый квартал 1920 года из 179 человек 20 умерло от туберкулеза и истощения.

Экспериментальное научное учреждение

В 1919–1921 годах советские психиатры инициировали дискуссии о внедрении психиатрической экспертизы в тюрьмах.

Политически надежным врачам-психиатрам разрешили вести в тюрьмах амбулаторный прием, осматривать заключенных, отбирать тех из них, у кого обнаружены признаки психических болезней, и направлять в специальные психиатрические отделения при тюремных больницах.

В 1921 году подобным психиатрическим отделением стала Пречистенская психиатрическая лечебница. В 1922 году ее переименовали в Институт судебно-психиатрической экспертизы. С этого года и по сегодняшний день учреждение носит имя российского психиатра Владимира Петровича Сербского (1858–1917) - одного из основоположников судебной психиатрии в России.

Владимир Сербский (1858–1917) - российский психиатр. С 1900 заведующий кафедрой психиатрии Московского университета. Разработал основные положения и принципы судебной психопатологии.

Институт имени Сербского на Пречистенке принимал всех арестованных больных, направленных судебно-следственными органами Москвы, Московской губернии и губерний, не имевших специальных больниц. Профессиональные врачи руководили лечебной частью деятельности института, а административная часть подчинялась Главному управлению мест заключения ОГПУ.

К концу 1925 года административный штат института состоял из 25 служащих, в том числе 16 младших надзирателей, 3 старших надзирателей, старшины команды, конторщицы, делопроизводителя, помощника начальника, музыканта и курьера.

При институте действовал музей «с произведениями душевнобольных преступников, орудиями для нападения и самоубийства» и прочими экспонатами.

Институт судебно-психиатрической экспертизы имени В. П. Сербского, 1920-е гг. Внутренний двор. На левой стороне фотографии - старый корпус института с достроенным третьим этажом. Фото: retromap.ru

Орган политических репрессий

В сталинские годы административные полномочия института значительно расширились: учреждение получило всесоюзный статус вместо городского. Но одновременно резко ограничили научную свободу сотрудников, а само заведение стало закрытым от общественности и других медицинских учреждений, чего не было в 1920-е годы. Научно-исследовательский институт, который занимался проблемами современной судебной психиатрии, превращался в исполнительный орган для политических репрессий.

Цецилия Фейнберг - директор института с 1930 по 1950 год. Фото: Википедия

В 1938 году в Институте имени Сербского появилось специальное отделение для арестантов, которые проходили по политической 58-й статье: «контрреволюционная деятельность», «антисоветская агитация», «антисоветское настроение», «профашистские взгляды» и иные распространенные политические обвинения конца 1930-х - начала 1940-х годов.

В этом отделении проходила судебно-психиатрическая экспертиза арестованных. После экспертизы составлялся акт с перечислением присутствовавших, содержанием обвинения, историей болезни арестованного, его текущим самочувствием, диагнозом (как правило, шизофрения) и заключением (принудительное лечение).

На основе экспертизы следователи составляли постановление о невменяемости обвиняемого, а затем дело передавалось на рассмотрение суда. Суд окончательно утверждал принудительное лечение в психиатрической больнице.

После этого арестованного забирали из тюрьмы, в которой он находился во время следствия, и перенаправляли в психиатрическую больницу - без определенного срока пребывания, без вообще какого-либо понимания, что его ожидает и какое лечение ему предстоит.

Самой известной из них была Казанская тюремная психиатрическая больница.

Акт судебно-психиатрической экспертизы Института имени Сербского тех лет. Во время экспертизы присутствовали не только психиатры, но и следователь, поскольку арестованный обвинялся по политической 58 статье (конкретно в этом случае - «в проведении антисоветской агитации»). Обвиняемому определили диагноз шизофрения и принудительное лечение в психиатрической больнице. Фото: архив общества «Мемориал «

В тюремных психиатрических больницах заключенных помещали в камеры со строгим режимом. Вентиляций в камерах не было. Качество пищи было отвратительным. Лечение состояло в основном из электрошоковой терапии и даже «камзола» (смирительной рубашки). В сталинское время известными пациентами Института имени Сербского и заключенными Казанской тюремной психиатрической больницы были Александр Гойхбарг (1947–1955) и Порфирий Иванов (1951–1953).

Центр психиатрической экспертизы диссидентов

Смерть Сталина, осуждение культа личности и массовых репрессий не прекратили практику карательной психиатрии против политических заключенных.

Более того, в 1960-е принудительное психиатрическое лечение снова стало частой формой подавления инакомыслия. Никите Хрущеву, инициатору многообещающего ХХ-го съезда, приписывают знаменитую фразу: «Против социализма может выступать только сумасшедший».

Большинство советских диссидентов с 1960-х по 1980-е годы направляли на психиатрическую экспертизу в Институт имени Сербского. Первый известный пациент института - генерал-майор Петр Григоренко, публично критиковавший партию. В 1964 году его признали невменяемым и отправили в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу.

Под надзором комиссии из Института имени Сербского также проходили психиатрическую экспертизу участники участники «Демонстрации семерых» - знаменитой акции советских диссидентов на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию в августе 1968 года.

Диссидентам, обследованным в Институте имени Сербского, выставлялся диагноз «вялотекущая шизофрения» - особая разновидность шизофрении, протекающей в мягкой форме.

Этот диагноз был распространен в судебной психиатрии социалистических стран. Ответственность за его внедрение и частое использование несли печально знаменитые советские психиатры: Андрей Снежневский (директор Института психиатрии АМН СССР с 1962 по 1987 год) и Даниил Лунц (заведующий 4-м отделением Института имени Сербского, куда направлялись политические заключенные). Они лично руководили судебно-психиатрическими экспертизами и подписывали решения о невменяемости многих советских диссидентов: Петра Григоренко, Жореса Медведева, Владимира Буковского и других.

Даниил Лунц (1912-1977) читает лекцию офицерам МГБ, 1940-е годы. Фото: http://psyandneuro.ru/rubriki/istorija-psihiatrii/vjalotekushhie-repressii/

Наши дни

Система советской карательной психиатрии была ликвидирована только в 1988 году. Из Уголовного кодекса РСФСР изъяли статьи 70 и 190, по которым антисоветская пропаганда и клевета на советский строй рассматривались как социально опасная деятельность. Началось массовое снятие с психиатрического учета сотен тысяч людей. Специальные психиатрические больницы перешли в ведение Минздрава, многие были уничтожены.

В начале 1990-х годов директор Центра имени Сербского Татьяна Дмитриева публично извинилась за использование психиатрии в политических репрессиях в Советском Союзе.

В палатах центра, где раньше содержались политзаключенные и диссиденты, теперь находились люди, страдающие алкогольной или наркотической зависимостями.

НИИ судебной психиатрии имени В.П. Сербского в конце 1970-х. Архив общества «Мемориал»

Но сегодня Центр имени Сербского снова обретает печальную советскую славу. Полковник Юрий Буданов, обвиненный в похищении, изнасиловании и убийстве 18-летней чеченской девушки, в 2002 году был признан экспертизой центра имени Сербского невменяемым в момент совершения преступления. Решение было принято по очевидным политическим мотивам, и на его основании суд мог освободить полковника из-под стражи.

Экспертизу по Буданову возглавляла Тамара Печерникова, которая ранее, в советское время, в течение двух десятков лет делала экспертизы советских диссидентов, в том числе - участников «Демонстрации семерых».

Кроме того, комиссией центра был признан невменяемым участник «болотного дела» Михаил Косенко. В 2013 году на основании экспертизы его перевели в психиатрическую больницу на принудительное стационарное лечение.

Более подробную информацию, как работала Пречистенская тюремная больница в дореволюционные и в первые советские годы, можно найти на сайте « «.

Федеральное государственное бюджетное учреждение здравоохранения «Федеральный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии имени В. П. Сербского» (старое название до 2014 г.: Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии имени В. П. Сербского) основан в 1921 году по инициативе Народного комиссариата здравоохранения и органов судопроизводства. Основное направление деятельности - проведение сложных судебно-психиатрических экспертиз и разработка научных основ судебной психиатрии. Центр носит имя профессора . Здание центра находится по адресу: гор. Москва, Кропоткинский переулок, дом 23; рядом с метро «Кропоткинская».

По состоянию на 2009 год в центре работали около 800 сотрудников, включая 3 академиков РАМН, 48 докторов наук и 120 кандидатов наук.

История научного центра.

В мае 1921 года Пречистенская психиатрическая больница в Москве, берущая своё начало от созданного в 1899 году Центрального полицейского приёмного покоя для душевнобольных, была преобразована в Пречистенскую психиатрическую лечебницу для заключённых. Впоследствии названия учреждения менялись в следующем порядке:

Центральный институт судебной психиатрии в Москве.
Московский НИИ судебной психиатрии имени В. П. Сербского.
Всесоюзный НИИ общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского.
Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии имени В. П. Сербского.
Федеральный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии.

С деятельностью центра были связаны имена психиатров - профессоров И. Н. Введенского,

За 85 лет существования Институт, как уже отмечалось, из маленькой районной больницы превратился в крупный научно-исследовательский центр. В настоящее время разработана территориальная модель оценки психического здоровья населения; подготовлена методика многофакторного анализа причин, влияющих на уровень психического здоровья населения. Обоснованы научные подходы к разработке программы профилактики, терапии и реабилитации больных с невротическими и сома-тоформными расстройствами и клинико-диагностической оценке пограничных психических расстройств.

Продолжены психопрофилактические обследования работников газовой промышленности и формирование банка данных по состоянию их психического здоровья. Разрабатывается системы организации психопрофилактической помощи на предприятиях газовой отрасли. Внедряются в практику основы организации медико-психологической помощи и дифференцированной терапии больных с психическими расстройствами, возникающими при чрезвычайных ситуациях, в том числе у жертв насилия и терроризма. Впервые на базе Центра было развернуто отделение для лечения детей и их родителей, ставших жертвами террористического акта в г. Беслане.

При разработке системы социально-психиатрической помощи несовершеннолетним в группах риска в целях профилактики бродяжничества и правонарушений у детей и подростков предложена новая форма консультативной и реабилитационной помощи детям с пограничными психическими расстройствами, что позволило организовать в Москве специальный Центр коррекционной педагогики.

Уточнены вопросы дифференциального и функ-ционального диагноза при психических заболеваниях в судебно-психиатрической практике, а также принципы индивидуального подхода к определению рубежом и соответствующие реакции внутри страны. Появились правозащитники, представители разных политических взглядов, вызывающие опасения у властей, но пользующиеся поддержкой зарубежных политиков. Прежняя тактика безжалостного террора против своего народа уже была невозможна и поэтому в отношении многих диссидентов власти пытались ограничиться их дискредитацией как психически больных. При этом существовавший Уголовный закон рассматривал таких лиц в качестве особо опасных преступников и позволял направлять их на судебно-психиатрическую экспертизу.

Как свидетельствуют данные анализа, среди них психически больными-невменяемыми были признаны почти половина. По действовавшему тогда уголовному закону, принудительное лечение таким больным должно было проводиться в специализированных психиатрических больницах системы МВД. Необходимо отметить, что в этих случаях действия психиатров-экспертов определялись законом. Поэтому критика и обвинения психиатрии в карательной деятельности по существу были направлены против карательной политики государства в целом. Психиатрия была избрана как более удобный объект для обвинений.

Началась перестройка. Работа международных комиссий по проверке деятельности отечественной психиатрии, которая проводилась в конце 80-х годов, показала, что в повседневной работе психиатры и судебные психиатры являются хорошо подготовленными профессионалами. Вместе с тем были отмечены недостатки правовой базы в области психиатрии.

Результатом имевшейся критики явились,

Во-первых, передача специализированных психиатрических больниц со строгим наблюдением из системы МВД в ведение Министерства здравоохранения в 1988 г.,

Во-вторых, принятие в 1992 г. первого в стране Закона "О психиатрической помощи гражданам и гарантиях прав граждан при ее оказании". Эти законодательные акты в настоящее время составляют правовую основу деятельности всей психиатрической службы страны. Надо отметить, что в их разработке, так же как и в разработке недавно принятого Закона "О государственной судебно-экспертной деятельности", принимали активное участие сотрудники Центра.

В 1990 г. директором Института была избрана коллективом, а затем назначена Министерством здравоохранения профессор Татьяна Борисовна Дмитриева. При ней Институт был преобразован в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Это новое название стало отражением реально сложившихся новых функций нашего учреждения, закреплением его роли и значения в отечественной психиатрии.

В различные периоды, наряду с разработкой вопросов судебной психиатрии, в Центре изучался широкий круг проблем социальной и клинической психиатрии, в их числе - реактивные психозы и другие психогении, алкоголизм и наркомании, расстройства личности, депрессии, травматические поражения головного мозга, патогенез и терапия психических заболеваний. Спецификой Центра стал комплексный подход к исследованиям в социальной и судебной психиатрии.

В области судебной психиатрии в 90-е годы внимание исследователей было сосредоточено на разработке критериев экспертной оценки "ограниченной вменяемости" - нового правового института в нашей стране, проблемах судебной сексологии, судебной виктимологии, вопросах экспертизы в гражданском процессе.

В последние годы структура Центра была пополнена многими новыми подразделениями:

Учебно-методический отдел,
Отдел социальной психиатрии детей и подростков,
Отдел неотложной психиатрии и помощи при чрезвычайных ситуаций,
Отдел профилактики психических расстройств и реабилитации пострадавших при техногенных авариях и катастрофах,
Отдел экологических и социальных проблем психического здоровья,
Лаборатория детского и подросткового возраста.

В структуре Научно-организационного отдела появились отделение научных проблем организации судебно-психиатрических служб, отделение по работе с ВОЗ, созданные для решения задач социальной, общей и судебной психиатрии. На базе Центра работает кафедра социальной и судебной психиатрии ММА им. И. М. Сеченова.

Успешно решаются проблемы профилактики и терапии пограничных психических расстройств, разрабатываются методы медико-психологической помощи детям и подросткам - жертвам жестокого обращения и насилия; обосновывается решение правовых, этических и организационных вопросов психиатрической помощи населению; изучаются экологические, культуральные и этнические проблемы психического здоровья населения.

Все изменения, происходящие в стране, находят отражение в деятельности Центра. В последние годы одним из основных направлений научной деятельности Центра было изучение агрессивного поведения в обществе. Трагические события, связанные с терроризмом, захватом заложников, миграцией населения и вынужденными переселенцами, экологическими катастрофами и бедствиями, - это те проблемы, которыми занимаются отделы Центра.

Сотрудники Центра принимали участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, оказывали помощь пострадавшим при землетрясениях, техногенных и природных катастрофах, проводили лечебную и экспертную работу в различных горячих точках, в Чечне, вылетали для проведения психологической поддержки летчикам в Кандагаре, в 2004-2005 гг. в г. Беслане. Эта деятельность Центра высоко оценена правительством и общественностью страны.

Согласно Уставу Федерального Государственного учреждения «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского Федерального агентства по здравоохранению и социальному развитию» целями его деятельности являются:

Разработка научных и организационных проблем социальной и судебной психиатрии (включая правовые, этические, диагностические и лечебные вопросы оказания психиатрической помощи населению), совершенствования организации деятельности судебно-психиатрической экспертной службы;
Научное обоснование системы профилактики общественно опасных действий психически больных и организации лечения лиц, освобождаемых от уголовной ответственности или наказания в связи с психическими расстройствами;
Обоснование и практическая реализация методов медико-психологической профилактики психических расстройств и патологических форм поведения у несовершеннолетних;
Научно-методические обоснование и разработка системы медико-психологической и психиатрической помощи пострадавшим при стихийных бедствиях и катастрофах;
Изучение экологических, промышленных, профессиональных и культурных факторов в этиопатогенезе психических расстройств и разработка принципов их профилактики и лечения;
Разработка современных методов дифференциальной диагностики, профилактики и терапии пограничных психических и психосоматических расстройств на основе изучения их патогенеза и клинических проявлений;
Изучение механизмов развития психических заболеваний, разработка новых средств и методов терапии;
Экспериментальное моделирование нервно-психических расстройств с использованием лабораторных животных.

Медицинские услуги.

Г. Москва Кропоткинский пер. 23

Институт психиатрии Сербского находится в Москве, а основан он был еще в 1921 году. Здесь имеется научная лаборатория, проводятся самые сложнейшие судебно-психиатрические экспертизы, оказывается всесторонняя помощь детям и взрослым с психосоматическими, психическими расстройствами. В этом центре специалисты успешно осуществляют лечение игромании, алкоголизма, табакокурения, наркомании. Самые знаменитые психотерапевты, психоаналитики, психологи трудятся в учреждении имени Сербского. Институт находится в Кропоткинском переулке, в доме 23. Давайте рассмотрим подробнее, какие консультации и услуги здесь предлагаются.

Помощь психиатров и психологов

Специалисты этих направлений проводят консультации и осуществляют лечение лиц, имеющих для такой терапии соответствующие показания. Основные поводы для посещения докторов данного профиля: биполярные расстройства, шизофрения, депрессии, фобии, беспричинная тревожность, органические недуги ЦНС, сенильные деменции, ночные кошмары, астения, невроз, конфликтность, ВСД и многие другие.

Наркологическое отделение

Институт имени Сербского - это учреждение с богатейшим опытом в лечении таких недугов, как алкоголизм и наркомания. Пациенты могут обращаться сюда за помощью и не переживать за последствия - конфиденциальность гарантирована. А качество терапии основано на новейших изобретениях в этой области, оно полностью соответствует европейским стандартам. Здесь людей всесторонне обследуют, выявят как психические расстройства, так и соматические осложнения. Институт имени Сербского имеет специальное отделение, где профессионалы при помощи лекарств быстро и без последствий для организма купируют абстинентные расстройства. Также они стабилизируют эмоциональное состояние пациента, подавят влечение к пагубным пристрастиям.

Судебно-психиатрические экспертизы

Институт Сербского платно проводит как очные, так и заочные (посмертные в том числе) судебно-психиатрические экспертизы по делам граждан. Основаниями для осуществления такой процедуры в стенах данного учреждения являются: постановления судьи, следователя, человека, которые производит дознание, назначение суда. Цены за процедуру колеблются в пределах от 16 до 24 тысяч рублей (в зависимости от ее формы).

Помощь детям и подросткам

Институт Сербского - это центр, в котором всегда специалисты окажут посильную всестороннюю помощь как маленьким детям, так и подросткам. В каждом возрасте могут возникнуть проблемы, решить которые способен только профессионал. Психиатр регулярно ведет прием и осуществляет лечение лиц, которым требуется его помощь. Если, например, у вашего ребенка сложности в коллективе, трудности с адаптацией на новом месте, плохой сон, беспричинная плаксивость и тому подобное, поспешите обратиться в институт Сербского - здесь вас выслушают и помогут. Также в центре проводится лечение энуреза, тиков, затяжных депрессий, неврозов.

Устранение игровой зависимости

Порой случается так, что из-за чрезмерного увлечения тотализаторами, лотереями, игровыми автоматами люди становятся опасными для общества в целом и для своей семьи в частности. Родные начинают бить тревогу и порой впадать в крайности. Институт Сербского быстро справится с такой проблемой, изменит жизнь пациента к лучшему. Есть целая программа обследования и терапии в таком случае. В нее входят: диагностика недуга, определение причин появления расстройств (психологических, биологических, социальных), тестирование, проведение консилиума для согласования тактики лечения, комплексный подход.

Лаборатория

Институт Сербского может гордиться своей лабораторией, в которой есть современнейшие иммуноферментные, биохимические, гематологические анализаторы, аппаратура из Швейцарии, США, Японии.

Здесь можно сдать всевозможные анализы, вычислить показатели липидного, углеводного, минерального обменов. Гормональные исследования дают возможность в полной мере оценить, как работает щитовидная железа, надпочечники, каков уровень выброса инсулина и многое другое.

Если говорить о проводимой в этом институте, то вам здесь полностью просканируют сосуды головы, шеи, конечностей, сделают энцефалографию, реоэнцефалографию, УЗИ и многое другое.

Заключение

В данном центре было обследовано много людей, причастных к тем или иным преступлениям. Специалисты всегда давали верную оценку их состоянию и назначали лечение. Много «громких» дел связано также с этим институтом. Например, известная многим история о массовом отравлении школьников в Чечне. Так вот, именно в данном учреждении эксперты выяснили истинную причину происшедшего и поспособствовали решению проблемы. За столь длительную историю своего существования институт Сербского накопил огромный практический опыт, благодаря чему сегодня считается одним из лучших медицинских учреждений страны.