Из воспоминаний генерала Гревса руководителя американской военной экспедицией на Дальнем Востоке и в Сибири (США). Кто вы, генерал Гревс? Гревс американская авантюра в сибири fb2

"В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они
не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в
Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось
сто человек, убитых антибольшевистскими элементами»

Эту цитату очень любят вставлять в исторических дискуссиях современные
необольшевики. Обычно после этого следует комментарий: так писал в своих
воспоминаниях «Американская авантюра в Сибири» американский генерал
Уильям Гревс, командовавший американскими интервентами в армии Колчака.
После такого комментария всем должно стать понятно, что приводимые данные о
«зверствах колчаковцев» объективны и независимы, раз они исходят из уст
американца (зачем же ему врать?), да ещё и служившего у Колчака (тем
более ему нет резона врать!).

Попробуем разобраться в том кто такой был американский генерал Гревс и был ли у него резон врать.

Уильям
Гревс родился в Маунт Калм в Техасе. Окончил военную академию
Вест-Пойнт в 1889. Служил в 7 и 6 пехотных полках. Повышен до старшего
лейтенанта в ноябре 1896, и капитана в сентябре 1899. В 1899-1902
участвовал в филиппино-американской войне. Затем период гарнизонной
службы и в 1904-1906 снова служба на Филиппинах. В 1909 назначен
работать в генеральном штабе в Вашингтоне. Произведен в майоры в марте
1911, подполковники в июле 1916, полковники в июне 1917 и бригадные
генералы в феврале 1918. В мае-июле 1917 совершил тайную поездку в
Великобританию и Францию, подготавливая вступление США в первую мировую.

4
сентября 1918 года он прибыл во Владивосток. Официальной задачей
Грейвса была охрана Транссиба и эвакуация Чехословацких легионов из
России – т.е. американское правительство не ставило ему задачу помощи
армии Колчака, а лишь содействовать эвакуации Чехословацкого корпуса.

Грейвс
объявил, что он будет проводить политику «невмешательства во внутренние
дела России» и «полного нейтрайлитета», то есть одинакового отношения к
Колчаковским силам и красным партизанам. По межсоюзническому
железнодорожному соглашению американцам был назначен для охраны участки
Транссиба от Владивостока до Уссурийска и в районе Верхнеудинска.

Почитаем, что по этому поводу писал Г.К. Гинс (управляющий делами в
Сибирском Правительстве, затем председатель Экономического Совещания и
вновь управляющий делами уже в Правительстве А.В. Колчака) в
воспоминаниях «Сибирь, союзники и Колчак»:

Америка на Дальнем Востоке.

«На
Д. Востоке американские экспедиционные войска вели себя так, что во
всех противобольшевистских кругах укрепилась мысль, что Соединенные
Штаты желают не победы, а поражения антибольшевистского правительства.

Вот некоторые факты.

Американское
командование на Сучанских каменноугольных копях (близ гор.
Владивостока), не поставив в известность администрацию предприятия,
разрешило рабочим копей созвать общее собрание для обсуждения вопроса о
беженцах из окрестных деревень. Собрание было созвано 24 апреля обычным
для большевистских митингов способом - путем вывешивания красного флага
на здании Народного Дома. Происходило оно в присутствии представителя
американского командования, офицера аме¬риканской армии, который
гарантировал ораторам неприкосновен¬ность и неограниченную свободу
слова.

Как явствует из протокола собрания, участники митинга,
заслушав бунтовщическую декларацию,партизанских отрядов" (большевиков)
и сообщения лиц, находящихся в районе действий отрядов российских
правительственных войск, постановили: „обратиться к американскому
командованию с предложением немедленно ликвидировать разбойничьи шайки
колчаковцев, в противном случае, мы все, как один человек, бросим работы
и перейдем на помощь своим братьям-крестьянам."

На втором
аналогичном собрании 25-го апреля была избрана делегация для посылки во
Владивосток с целью доклада о постановлениях собраний американскому
командованию, причем капитан Гревс, испросив разрешение своего
полковника, любезно согласился поехать во Владивосток совместно с
делегацией.
В то время, как японцы вели энергичную борьбу с
большевиками на Д. Востоке и несли жертвы людьми, американцы не только
отказывали им в помощи, но еще и выражали сочувствие партизанам, как бы
поощряя их на новые выступления.
Появившись в Верхнеудинске для охраны дороги, американцы заявили, что против народных восстаний они никаких мер принимать не могут.

Нельзя было объяснять все эти
действия антияпонским настроением Америки. Было видно, что в Соединенных
Штатах не отдавали себе отчета в том, что такое большевики, и что
американский генерал Гревс действует по определенным инструкциям.»

В своей зоне ответственности американцы не противодействовали красным
партизанам. В результате под защитой американцев в Приморе скоро были
сформированы крупные красные силы, достигающие нескольких тысяч человек.
Это привело к конфликту между Грейвсом и атаманом Семёновым.

Вот что писал об этом в своих воспоминаниях «О себе» Г.М. Семёнов:

Глава 3 ПЕРЕВОРОТ В СИБИРИ

«В
то же время американцы своим безобразным поведением всегда вносили
беспорядок, вызывая глубокое недовольство населения. За исключением
некоторых отдельных лиц, как, например, майор Боррос, который отлично
понимал наши задачи и гибельность коммунизма и душою был с нами,
большинство американцев во главе с генерал-майором Гревсом, открыто
поддерживали большевиков, включительно до посылки одиночных людей и
группами с информацией и разного рода поручениями к красным. Их
незнакомство с существовавшим в России положением было настолько
разительно, что они совершенно искренне изумлялись, почему русские так
упорно сопротивляются власти «самой передовой и прогрессивной партии»,
предпочитая ужасы царской деспотии просвещенному правлению
коммунистического интернационала. Я полагаю, что причиной этому был
весьма низкий моральный уровень американских солдат, посланных в Сибирь,
и недостаточная дисциплина в американской армии. В большинстве своем
солдаты американских частей, осуществлявших интервенцию, являлись
дезертирами Великой войны, набранными в концентрационных лагерях на
Филиппинах, и представляли собою почти исключительно выходцев из России,
бежавших или от преследования закона, или от воинской повинности. Из
России они не вынесли ничего, кроме ненависти к бывшему своему отечеству
и государственному устройству его, поэтому понятно, что все их симпатии
были на стороне красных. Нас же, русских националистов, они считали
сторонниками старого режима и потому относились к нам с такой же
ненавистью, с какой они относились и к национальной России. Я не знаю,
кто такой был генерал-майор Гревс, но образ его действий, несомненно
своевольных - потому что трудно допустить, чтобы правительство
инструктировало Гревса открыто и постоянно во всем противодействовать
русским националистам, - указывает на то, что по своему моральному
уровню он недалеко ушел от своих солдат. Несомненно одно: что та
неприязнь, которая осталась у нас, русских, в отношении американцев,
должна быть отнесена нами не на счет американского народа, но на личный
счет генерал-майора Гревса, преступный образ действий которого
восстановил против американцев весь национально мыслящий элемент
Сибири.»

Через год после приезда Гревса в Россию до
американского Правительства стало доходить, что падение Правительства
А.В. Колчака может иметь более серьёзные последствия, чем просто
внутрироссийские дела. Для этого в Россию был отправлен американский
посол.

Почитаем снова Г.К. Гинса:

Приезд американскаго посла.

«Другой рецепт спасения выдвигал Сукин.
- Мы накануне признания, обыкновенно заявлял он, при каждом докладе в Совете министров.

Президент
Вильсон, доложил он однажды, командирует в Омск посла Морриса.
Президент хочет выяснить, в чем нуждается Омское Правительство, чтобы
положить начало систе¬матической помощи. Мы накануне решительного
поворота в политике союзников. После приезда Морриса нас признают, а
помощь примет американские размеры.

Моррис приехал.

Это
был совсем другой Моррис, не тот, которого мы видели во Владивостоке
осенью 1918 года, высокомерный и на¬смешливый. Его гордое бритое лицо
сейчас не было похоже на непроницаемую маску. Оно приветливо улыбалось,
сочувствовало. Но, кто знает, может быть, это и предубеждение - мне
каза¬лось, что иногда оно скрывало внутренний смех.

Вместе с
Моррисом приехал генерал Гревс. Тот самый генерал из Владивостока,
который поощрял бунтовщиков на Сучане и отказывал японцам в помощи для
борьбы с большевиками.

Теперь и генерал Гревс стал другим. Он
выражал презрение к большевикам и такое горячее желание их скорейшей
гибели, что французский комиссар, граф де-Нартель, не мог сдержать
улыбки и бросил замечите a part: „mais qu` est-ce qu`il у perisait a
Souchan!" (в сторону: «Но о чём же он думал на Сучане?»)»

Но как вскоре выяснилось, со стороны Гревса это всё было игрой на публику.
Когда осенью 1919 во Владивосток на американских кораблях начали
прибывать винтовки, закупленные правительством Колчака в США, Грейвс
отказался отправлять их дальше по железной дороге. Свои действия он
оправдывал тем, что оружие может попасть в руки частей атамана
Калмыкова, который по утверждению Грейвса, при моральной поддержке
японцев готовился напасть на американские части.

Вновь обратимся к воспоминаниям Г.М. Семёнова:

Глава 4 КОНФЛИКТ С ОМСКОМ

«В
Омске ряд высших чинов Управления военных сообщений был предан суду за
спекуляцию вагонами, и суд вынес обвиняемым очень суровый приговор,
смягченный адмиралом. Комиссия генерал-лейтенанта Катанаева открыла
также, что распоряжением иркутского губернатора Дунина-Яковлева,
который, как я указал выше, будучи социалистом-революционером, находился
в непримиримой оппозиции правительству и втихомолку сотрудничал с
красными партизанами, часть вооружения и снаряжения снималась на станции
Иннокентьевская якобы для нужд местного иркутского гарнизона. Для меня,
однако, не было секретом, что все задержанное имущество направлялось не
в Иркутск, а в партизанские отряды Щетинкина, Калашникова и др. Почти
все вооружение и обмундирование, шедшее из Америки, не без ведома
генерала Гревса, ярого противника Омского правительства, передавалось из
Иркутска красным партизанам. Дело являлось настолько безобразным с
точки зрения морали и элементарной порядочности американских
представителей в Сибири, что министр иностранных дел Омского
правительства Сукин, являясь большим американофилом, с трудом смог
замять начавшийся было разгораться скандал.»

Под давлением
других союзников Гревс всё же отправил оружие в Иркутск. Но на этом он
не закончил свою «союзническую помощь» Российскому Правительству А.В.
Колчака. Более того, с этого момента он не только стал оказывать
материальную и организационную поддержку «красным партизанам», но и
вступил на путь активных действий против омского правительства. В
критический момент осени 1919 г. он участвовал в заговоре Гайды против
Колчака на Дальнем Востоке, осуществляя связь между эсеровским подпольем
и чехословаками.

Вот что писал об этом Г.К. Гинс:

Американцы-друзья эсеров.

«Глава
мирной делегации, посланной иркутскими революционерами к большевикам,
Ахматову подтвердил что, если бы про изошло столкновение советских войск
с японскими, то „Политический Центр сделал бы все возможное для того,
чтобы создать против Японии, совместно с советской Россией, единый
фронт". Ахматов прибавил к этому, что летом 1919 года он вел беседы с
отдельными представителями американской дипломатии и вывел заключение,
что „Америка готова допустить существование государства-буфера, со
включением в орган власти в нем представителя коммунистических сил"
(„Нов. Жизни" № 93).

„Наиболее крупными представителями
американской дипломами в Сибири", прибавил Колосов, „были три лица:
генеральный консул Гаррис, проживавший в Омске, определенно
поддерживавший Колчака, посол Моррис, который постоянно находился во
Владивостоке, стоя в оппозиции, но, после поездки в Омск, склонялся
одноо время на его сторону, третьим был генерал Гревс, определенный
колчаковский противник. На поддержку со стороны американцев рассчитывали
повстанцы, участники восстания генерала Гайды во Владивостоке, имевшие
основание рассчитывать на помощь Америки, в случае вооруженная
вмешательства со стороны Японии в подавлении восстания". „Представители
американской дипломатии неоднократно в разных случаях при своих
переговорах с представителями сибирской демократы высказывались в том
смысле, что они находят, что только та „власть в Сибири будет прочной, в
создании которой объединятся все левые демократические элементы, в
особенности же социалисты-революционеры и большевики."»

Покинув Россию Гревс тем не менее не прекратил своей просоветской деятельности.
Весной - летом 1922 г. в Ванкувере и Нью-Йорке под присягой дал
свидетельские показания против Семенова, говоря, что тот, якобы, был
противником Колчака, отдавал приказания на расстрелы американских солдат
по наущению Японии. Семенов доказал с помощью генерала Нокса ложь
Гревса и американские офицеры потребовали удаления своего бывшего
командира из армии.

Г.М. Семёнов «О себе»:

Глава 10 ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ В ЭМИГРАЦИИ

«Наиболее
активным сотрудником Сквирского в его интриге против меня оказался
генерал Гревс, который после прекращения гражданского процесса выступил с
ложными показаниями под присягой как свидетель в уголовном обвинении
меня сенатором Бором в расстреле в Забайкалье американских солдат в
период союзнической интервенции в Сибирь.
<…>
Комиссия эта
была назначена, и в ней выступил со своими показаниями генерал Грейс,
который, несмотря на то что давал показания под присягой, допустил в них
явное и грубое искажение истины, превзошедшее в своей несуразности даже
фантастические измышления некоторых нью-йоркских газет.

Гревс
заявил, что я не только никогда не был сотрудником адмирала Колчака, но
выступал против него вооруженной силой, держа фронт в тылу территории,
подчиненной правительству адмирала. Дальше Гревс заявил, что покойный
адмирал Колчак никогда не передавал мне всю полноту власти на территории
российской восточной окраины и что расстрелы американских солдат в
Забайкалье производились неоднократно, причем безо всякого повода, но
наущению японского командования.

Я легко опроверг все инсинуации
Гревса и доказал их лживость, что вызвало резкое выступление некоторых
видных офицеров американской армии, как опорочившего себя ложной
присягой. Одним из таких офицеров, доведших свои протест до логического
конца, был полковник Макроски, который не остановился перед уходом в
отставку в виде протеста против дальнейшего пребывания генерала Гревса в
рядах армии.

После скандального выступления генерала Гревса я
обратился к комиссии с запросом: как господа сенаторы рассматривают
солдат американской армии, дезертировавших из своих полков и
присоединившихся к Красной армии в Сибири? Считают ли они их
преступниками и дезертирами или рассматривают их как чипов армии,
выступавших с оружием в руках против национальной российской армии. В
первом случае - на основании каких законов вменяется мне в вину
наказание по суду преступников и дезертиров, захваченных с оружием в
руках во время боя, в числе прочих пленных красноармейцев, а во втором
случае - чем господа сенаторы объяснят вооруженное выступление чинов
американской армии, командированных в Сибирь для поддержки национальных
сил России, против этих самых сил на стороне красного интернационала.»

Дело Семенова Гревс проиграл и вскоре был вынужден уйти из армии.

И
конечно же, апофеозом признания заслуг «независимого» американского
генерала Уильяма Гревса перед молодой Советской республикой на
колчаковском фронте стал следующий документ:

Документ №48

Письмо
народного комиссара по иностранным делам СССР М.М. Литвинова
генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И.В. Ствлину относительно издания в США
сборника документов о советско-японских отношениях
08.04.1934
Сов. секретно Размечено:
Крестинскому
Сокольникову

Значительное усиление японской пропаганды как в европейских странах,
так и в особенности за последнее время в США вызывает необходимость
усиления нашей контрпропаганды. Изучение американской прессы показывает,
что даже та часть газет, которая настроена по отношению к нам
благожелательно, сплошь и рядом становится рупором японских аргументов
из-за отсутствия наших материалов и информации. Это относится ко всей
совокупности наших отношений с Японией (режим на КВЖД, рыболовный
вопрос, пограничные дела, пакт о ненападении и т.д.).

В
качестве одного из наиболее эффективных мероприятий НКИД предлагает
издание в США одним из видных американских буржуазных издательств книги -
сборника важнейших документов советско-японских отношений за время с
оккупации Мукдена1 и до самого последнего времени (с некоторыми
экскурсами в историю предвоенных русско-японских и послереволюционных
советско-китайских отношений). Речь пока может идти исключительно о
документах, уже публиковавшихся в нашей печати, и не предрешает вопроса о
позднейшем издании сборника типа дипломатической «Красной книги»,
которая содержала бы и непубликовавшуюся переписку. Этому сборнику
необходимо было бы предпослать предисловие, написанное по нашим
указаниям и под нашим контролем, каким-либо видным американским
«независимым» публицистом, пользующимся репутацией знатока
дальневосточных дел. В качестве такового могли бы фигурировать,
например, профес[сор] Шуман2, генерал-майор Грэвс3, Людволль Дени (автор
книги «Америка завоевывает Европу»), Луи Фишер4, Рой Говард5
(совладелец газетного треста Скриппс - Говард, известный антияпонской
установкой) и др. Основными мыслями предисловия должны быть
последовательность советской мирной политики, указание на элементы
общности интересов СССР и США по отношению к японской экспансии,
возможность отдаления военной опасности в случае объединения мирных
усилий других стран.

Та же книга с предисловием видного европейского деятеля могла бы быть издана и в Европе, прежде всего на французском языке.

Составление документальной части сборника можно произвести в Москве.
Переговоры с возможными авторами предисловия и редактирование
предисловия можно поручить полпредству в Вашингтоне.

Когда
предложение принципиально будет принято, НКИД выяснит в США
приблизительно размеры червонных и валютных расходов, на покрытие
которых потребуется особая ассигновка.

ЛИТВИНОВ

АВП РФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 103. Д. 117. Л. 89-90. Копия.

1 В ночь на 19 сентября 1931 г. Япония, обвинив китайцев в разрушении в
р-не Мукдена (Шэньяна) полотна Южно-Маньчжурской железной дороги, ввела
войска на территорию Северо-Восточного Китая.
2 Шуман Фредерик
Льюис (1904-1981) - американский историк и публицист, в 1920-1930-е гг.
выступал за нормализацию отношений между США и СССР.
3 Грэвс
(Гревс) Уильям Сидней (1865-1940) - в 1918-1920 гг. командующий
экспедиционными войсками США в Сибири и на Дальнем Востоке,
генерал-майор (1925), в 1926-1928 гг. командовал войсками США в зоне
Панамского канала, с 1928 г. в отставке, выступал за установление
дипломатических отношений с СССР.
4 Фишер Луис (1896-1970) -
американский журналист, с 1922 г. корреспондент журнала «The Nation» в
Европе, неоднократно бывал в СССР.
5 Говард Рой Вильсон (1883-1964)
- американский журналист и издатель. С 1912 г. президент
информационного агентства Юнайтед Пресс. С 1922 г. партнер издательского
дома «Скриппс». В 1936-1952 гг. президент издательского концерна
«Скриппс - Говард».

Теперь, мне кажется, становятся очевидными
«объективность» воспоминаний американского генерала «служившего у
Колчака» и ответ на вопрос: «кто вы, генерал Гревс?»

Недавно в Сети появился любопытный русский перевод воспоминаний Уильяма Сиднея Грейвса, в чине бригадного генерала возглавлявшего американские оккупационные силы в Сибири и Дальнем Востоке во время Гражданской войны в 1918-1920 годах.

Книгу «Американские приключения в Сибири» он написал, будучи на пенсии, в 1931 году, и небольшим тиражом ее даже издали в СССР. Как объективный взгляд иностранного военного на ужасы Гражданской войны.

Экспедиционные силы США в количестве почти 8 тысяч человек действовали на территории от Владивостока до Верхнеудинска, занимаясь охраной Транссиба и доставкой на родину бывших чехословацких военнопленных.

Грейвс объявил, что он будет проводить политику «невмешательства во внутренние дела России» и «полного нейтралитета», таким образом не противодействуя ни одной стороне конфликта. Более того, по сведениям «белых», американцы фактически способствовали бурному росту «красных» партизанских отрядов, в чем Грейвса обвинил командующий Забайкальским казачьим войском Григорий Семенов.

Помимо Семенова, американский генерал вступил в конфликт с атаманом Уссурийского войска Иваном Калмыковым, которого подозревал в том, что тот хочет захватить американское оружие, присланное США для поддержки частей адмирала Александра Колчака.

Грейвс описывает те ужасы, что творились в Сибири под властью белоказаков и японских оккупационных сил. Никто не спорит, что большевики были святыми. Но после развала СССР мы как-то стали кидаться из крайности в крайность, обеляя «белых» и очерняя «красных», то представляем Ленина эдаким чудовищем, то обливаемся слезами на фильме «АдмиралЪ».

Отмечает разместивший запись блогер bulochnikov :

Какое же счастье, что наши революционные прадеды устояли, не сдались и победили, не допустили победы белых в Гражданской войне вообще и пресловутого адмирала в частности. Счастье для всех; даже и для тех, что ныне глубокомысленно вещает о победе "краснопузых хамов" и "еврейских комиссаров", тоскуя по хрусту французской булки.

Итак, о чем же писал генерал Грейвс? Если что - не штабной белоручка, а боевой офицер, имевший за плечами кампанию против Испании и Филиппин.

Адмирал Колчак окружил себя бывшими царскими чиновниками, а поскольку крестьяне не хотели брать в руки оружие и жертвовать своими жизнями ради возвращения этих людей к власти, их избивали, пороли кнутами и хладнокровно убивали тысячами, после чего мир и называл их «большевиками». В Сибири слово «большевик» означает человека, который ни словом, ни делом не поддерживает возвращение к власти в России представителей самодержавия.

Солдаты Семёнова и Калмыкова под защитой японских войск бродили по стране как дикие звери, убивая и грабя людей; при желании Японии эти убийства могли бы прекратиться за день. Если по поводу этих жестоких убийств возникали вопросы, в ответ говорилось, что убитые были большевиками, и это объяснение, очевидно, вполне устраивало мир. Условия в Восточной Сибири были ужасными, и там не было ничего дешевле человеческой жизни.Там совершались ужасные убийства, но совершались не большевиками, как думает мир. Буду далёк от всякого преувеличения, если скажу, чтона каждого убитого большевиками в Восточной Сибири приходится сто убитых антибольшевиками.

Атаман Семенов и генерал Грейвс.

Трудно представить существующим в современной цивилизации человека вроде Калмыкова; едва ли случался день без сообщений об ужасных злодеяниях, совершавшихся им и его войсками.

Калмыков остался в Хабаровске и установил свой режим террора, насилия и кровопролития, который в конце концов заставил его собственные войска взбунтоваться и искать защиты у американской армии. Под предлогом борьбы с большевизмом он безосновательно арестовывал сколько-либо состоятельных людей, пытками добивался получения их денег и казнил многих по обвинению в большевизме. Эти аресты были настолько частыми, что запугали все классы населения; по оценкам, войска Калмыкова казнили в окрестностях Хабаровска несколько сот человек.

Атаман Иван Калмыков (в центре) и американские офицеры.

Удивительно, что офицеры русской царской армии не осознали необходимости изменений в практике, использовавшейся армией при царском режиме. Злодеяния, совершавшиеся к востоку от озера Байкал, были настолько потрясающими, что не оставляли непредубеждённому человеку сомнений в правдивости множества сообщений об эксцессах.

Мнения русских монархистов об этических методах поисков финансирования характеризуются следующим: полковник Корф, русский офицер по связям с американским командованием, сказал офицеру разведки США полковнику Айкелбергеру (Eichelberger), что генерал Иванов-Ринови и генерал Романовский имеют достаточно власти, чтобы остановить волну критики как меня и всех американцев, так и американской политики, и если я обеспечу финансирование русской армии Соединёнными Штатами в размере двадцати тысяч долларов в месяц, пропаганда против американцев будет прекращена.

Американский офицер и казаки.

В марте в штаб американских войск пришла молодая женщина, сельская учительница. Он попросила предоставить охрану себе и своим братьям, чтобы они могли вернуться в свою деревню, Гордиевку, и похоронить своего отца, убитого войсками Иванова-Ринова. Женщина рассказала, что русские войска пришли в Гордиевку в поиске молодых мужчин для принудительного призыва, но молодёжь сбежала, и тогда войска задержали в деревне десятерых мужчин, чей возраст был выше призывного, пытали и убили их, и поставили охрану у тел, чтобы не дать родственникам похоронить их. Это звучало настолько жестоко и противоестественно, что я приказал одному офицеру с небольшим отрядом отправиться в Гордиевку и провести расследование, и уведомил женщину о своих намерениях.Посланный для расследования офицер доложил следующее:

По прибытии к зданию гордиевской школы меня встретила толпа из 70 или 80 мужчин, все были вооружены винтовками, большей частью русскими армейскими винтовками, а также некоторым количеством старых однозарядных винтовок калибра 45—70. Вся собранная мной информация была получена в присутствии этих 70 или 80 вооружённых селян и примерно 25 или 30 женщин. Большинство сведений получены от жён жертв, эти женщины много раз теряли чувства во время этого тяжёлого для них испытания. Первая допрошенная сказала, что её муж шёл к школе со своей винтовкой, чтобы в соответствии с приказом сдать её русским военным. Его схватили на улице, били его же винтовкой по голове и туловищу, а затем отвели в дом рядом со школой, где его со связанными руками привязали за шею к штырю в стропилах и ужасно избивали по туловищу и голове, пока кровь не забрызгала даже стены помещения.

Белогвардейские каратели и их жертвы.

Следы на его теле показали мне, что его подвешивали также и за ноги.Позднее его поставили в ряд с восемью другими мужчинами и расстреляли в 14:00. В шеренге было десять мужчин, убиты были все кроме одного, которого солдаты Иванова-Ринова оставили умирать. Следующей я допросил женщину, в доме которой всех избивали, а потом расстреляли позади её гумна. Она заявила, что утром 9 марта 1919 года около 11:00 несколько офицеров Иванова-Ринова пришли в её дом и заставили её увести мужа в другой дом, но в 11:30 забрали её мужа обратно и избивали его вместе с остальными; ему сломали руку, отрезали ногти и выбили все передние зубы. Её муж был инвалидом и калекой.

Я обнаружил, что пол помещения, в котором избивали этих мужчин, был покрыт кровью, и все его стены были забрызганы кровью. Проволока и верёвочные петли, которыми связывали их шеи, всё ещё свисали с потолка и были покрыты кровью. Я также обнаружил, что некоторых из мужчин обливали кипятком и прижигали раскалёнными утюгами, нагревавшимися в небольшой печи, которую я нашёл в помещении.Я побывал на месте, где эти мужчины были застрелены. Их выстроили в ряд и застрелили, в каждом теле как минимум три пулевых отверстия, в некоторых шесть или более. Очевидно, сначала им cтреляли в ступни, а потом выше в туловище.

Проводивший расследование молодой офицер получил и включил в свой доклад намного больше показаний, и те показания, которые я не цитирую, во всех деталях совпадают с процитированными.Этот случай показался мне настолько отвратительным, что я приказал офицеру доложить мне лично. Он не был кадровым, его призвали на время войны. Никогда не забуду слова этого офицера, которые он сказал мне после того, как я закончил его опрашивать. Он заявил:-

Генерал, ради Бога, не посылайте меня больше в подобные экспедиции. Я едва удержался от того, чтобы не сорвать с себя форму, присоединиться к этим несчастным и помочь им всем, что было в моих силах.

* * *

Обращаясь к тем согражданам, которые считают, что бороться с большевизмом нужно независимо от политики США, замечу, что никогда не мог определить, кто именно был большевиком и почему он им был. По мнению японских представителей и их платных марионеток в Сибири, большевиками были все русские, не желавшие взять в руки оружие и воевать за Семёнова, Калмыкова, Розанова, Иванова-Ринова; а ведь в уголовных архивах США не найдёшь персонажей хуже. По мнению британских и французских представителей, большевиками были все, кто не желал браться за оружие и воевать за Колчака.

Военную форму мобилизованным русским большей частью предоставляли британцы. Генерал Нокс (Knox) заявил, что Британия поставила силам Колчака сто тысяч комплектов формы. Отчасти это подтверждается количеством солдат Красной Армии, носящих британскую форму. Тот факт, что красные носят британскую форму, вызвал у генерала Нокса такое отвращение, что, как сообщают, позднее он сказал, что Британия ничего не должна поставлять Колчаку, ибо всё поставляемое оказывается у большевиков. Вообще говоря, солдаты Красной Армии в британской форме были теми же самыми солдатами, которым эту форму выдали, пока они были в колчаковской армии. Значительная часть этих солдат не была склонна воевать за Колчака.Методы, используемые колчаковцами для мобилизации сибиряков, вызывали ярость, которую трудно успокоить. Они шли на службу, озлобленные страхом, но не перед врагом, а перед своими же собственными войсками. В результате после выдачи оружия и обмундирования они дезертировали к большевикам полками, батальонами и поодиночке.9 апреля 1919 года я докладывал:

Количество так называемых большевистских банд в Восточной Сибири возросло в результате порядка мобилизации и чрезвычайных методов, используемых при её проведении. Крестьяне и рабочий класс не желают воевать за правительство Колчака.

Суровые меры, применявшиеся царским режимом для недопущения побегов заключённых, не исчезли и к тому времени, когда я проезжал через Иркутск. Я видел около двадцати заключённых, у которых к лодыжкам были прикованы здоровые цепи, к концу которых были прикреплены большие шары; чтобы узник смог идти, ему было нужно нести шар в руке.

В Красноярске я кое-что узнал о генерале Розанове , с которым пытался работать во Владивостоке. Он был тем самым человеком, который 27 марта 1919 года приказал своим войскам:

1. При занятии деревень, ранее занятых бандитами (партизанами), требовать выдачи руководителей движения; там, где вы не можете захватить руководителей, но имеете достаточные свидетельства их присутствия, расстреливать каждого десятого жителя.Если при движении войск через город население, имея возможность, не сообщит о присутствии врага, со всех требуется денежное возмещение без ограничения.Деревни, где население встречает наши войска с оружием, следует сжигать дотла, всех взрослых мужчин расстреливать; имущество, дома, телеги следует реквизировать для использования армией.

Мы узнали, что Розанов держал заложников, и за каждого своего сторонника, встретившего смерть, он убивал по десять заложников. Он говорил об этих использовавшихся в Красноярске методах, как о работе с ситуацией в перчатках, но заявил о своём намерении снять перчатки после приезда во Владивосток, чтобы работать с ситуацией без той сдержанности, которую он продемонстрировал красноярцам…Розанов был третьим по мерзости персонажем из тех, кого я знал в Сибири, хотя уровень Калмыкова и Семёнова для него был недостижим.

Чтобы обозначить боеспособность колчаковских войск в августе 1919, я попробую проанализировать поступавшие ко мне официальные сообщения. Один из докладов гласил:

По оценкам, за исключением чиновников и военных омское правительство поддерживает не более 5% населения. По оценке, красных поддерживает около 45%, социалистов-революционеров около 40%, около 10% разделено между другими партиями, а на военных, чиновников и сторонников Колчака остаётся 5%.

С этого времени и вплоть до падения омского правительства армия Колчака являлась отступающей бандой.

Американские солдаты на улицах Владивостока.

Посол и я отправились из Омска во Владивосток около 10 августа. Мы останавливались в Новониколаевске, Иркутске, Верхнеудинске и Харбине. Пока мы не оказались на территории Семёнова, не происходило ничего интересного. К этому времени было хорошо известно, что Семёнов организовал то, что было известно как «станции убийств», и открыто бахвалился, что не может спокойно спать, если в течение дня хоть кого-то не убил.Мы остановились на маленькой станции, и на наш поезд поднялись двое американцев из Корпуса обслуживания российских железных дорог. Они рассказали нам об убийстве солдатами Семёнова за два-три дня до нашего прибытия целого эшелона русских, в котором было 350 человек. Не помню, были там только мужчины, или ещё и женщины.Американцы сообщили следующее:

Эшелон заключённых прошёл станцию, и на станции все знали, что их убьют. Служащие Корпуса направились на место казни, но были остановлены солдатами Семёнова. Через один час пятьдесят минут пустой поезд возвратился на станцию. На следующий день эти двое отправились на место убийства и увидели доказательства массовой казни. По гильзам на земле было понятно, что заключённых расстреливали из пулемётов: стреляные гильзы лежали кучами в местах, куда их выбрасывали пулемёты. Тела находились в двух недавно вырытых рвах. В одном рву тела были полностью покрыты землёй, в другом было видно много рук и ног.

Сомневаюсь, что в истории последнего полувека найдётся хоть одна страна в мире, где убийства совершались бы ещё спокойнее и с меньшим страхом наказания, чем это было в Сибири при режиме адмирала Колчака. Одним из примеров жестокостей и беззакония в Сибири является типичный случай в Омске, колчаковской резиденции, произошедший 22 декабря 1918 года, всего через месяц и четыре дня после того, как Колчак принял полномочия «Верховного правителя». В этот день в Омске произошло восстание рабочих против колчаковского правительства. Революционеры частично добились успеха, открыли тюрьму и позволили бежать двумстам арестованным.Среди них 134 были политическими заключёнными, в том числе и несколько членов Учредительного собрания.

В день, когда это случилось, омский главнокомандующий Колчака издал приказ, требующий от всех выпущенных вернуться в тюрьму, и заявлял, что не вернувшиеся в течение суток будут убиты на месте. Все члены Учредительного собрания и ряд других известных политзаключённых вернулись в тюрьму. Этой же ночью несколько колчаковских офицеров вывели членов Учредительного собрания из тюрьмы, заявив им, что доставят их на место суда над ними в преступлениях, в которых их обвиняют, и всех застрелили. За это жестокое и беззаконное убийство офицерам ничего не было. Условия в Сибири были такими, что такие жестокости могли быть легко сокрыты от мира.Зарубежная пресса постоянно утверждала, что именно большевики были теми русскими, которые совершали эти ужасные эксцессы, и пропаганда была до такой степени активной, что никто и подумать не мог, что эти злодеяния совершались против большевиков.

Полковник Морроу (Morrow), командовавший американскими войсками в забайкальском секторе, доложил о самом жестоком, бессердечном и почти невероятном убийстве целой деревни Семёновым. Когда его войска подошли к деревне, жители, по-видимому, попытались убежать из своих домов, но солдаты Семёнова стреляли в них — мужчин, женщин и детей,— как будто охотились на кроликов, и бросили их тела на месте убийства. Они застрелили не кого-то одного, но всех в этой деревне.Полковник Морроу заставил японца и француза отправиться с американским офицером для расследования этого массового убийства, и рассказанное мною содержится в докладе, подписанном американцем, французом и японцем. В дополнение к вышеописанному офицеры сообщили, что обнаружили тела четырёх или пяти мужчин, которые были, очевидно, сожжены заживо.Люди, естественно, задавались вопросом, что могло быть целью таких ужасных убийств. Цель подобна причине, по которой охранники лагерей держат собак-ищеек и используют другие средства запугивания заключённых; чтобы не допустить попыток побега. В Сибири же преследуемые люди не были заключёнными, но ответственные за эти ужасы были убеждены в том, что все русские должны как минимум действовать так, будто они искренне поддерживают дело Колчака. Такое обращение иногда преуспевало в том, что на время заставляло людей скрывать свои подлинные настроения. Именно так было в Сибири, и я убеждён, что американцы не знают ничего об этих ужасных условиях.

Когда американцы впервые добрались до Сибири, большинство из нас, естественно, ожидало, что опыт войны и революции изменил мышление правительства из бывшего правящего класса, но когда этот правящий класс начал совершать в Сибири ужасные злодеяния, допускать их и потворствовать им, стало ясно, что они так ничему и не научились.

Во Владивостоке хорошо знали, что с 18 ноября 1919 года по 31 января 1920 года Розанов убил от пятисот до шестисот мужчин, никак не прокомментировав свои убийства. Сначала принималось решение о казни, потом для легализации задуманного убийства собирался военный трибунал; таков был метод, которым пользовался Розанов. Эту процедуру хорошо знали во Владивостоке; в одном из случаев я лично проверил достоверность информации по просьбе русской женщины, которая жила одно время в Нью-Йорке.

Генерал Нокс служил в России военным атташе при царском режиме. Он мог говорить по-русски и несомненно думал, что понимает русских. Он, вероятно, понимал характер и особенности тех русских, с которыми был связан в Петрограде, но я не могу поверить, что он понял чаяния огромной массы русского народа. Если бы он понимал этих людей, он, вероятно, не стал бы думать — а он, очевидно, думал именно так, — что российские крестьяне и рабочие возьмутся за оружие и станут бороться за то, чтобы привести к власти сторонников Колчака, совершавших такие злодеяния против тех людей, у кого искали военной поддержки. Генерал Нокс поделился со мной своей мыслью: «бедные русские были просто свиньи».

Лично я никогда не думал, что у Колчака был хоть какой-то шанс установить правительство в Сибири, но вера Нокса и подобных ему в то, что народные массы были свиньями, и обращаться с ними можно было как со свиньями, ускорила падение Колчака.

Гревс . Американская авантюра в Сибири, перевод с английского, Военгиз, 1932.

I. Атаманщина в Сибири и на Дальнем Востоке

...Ко мне явился Семенов, оказавшийся впоследствии убийцей, грабителем и самым беспутным негодяем. Семенов финансировался Японией и не имел никаких убеждений, кроме сознания необходимости поступать по указке Японии. Он всегда оставался и поле зрения японских войск. Он поступал так потому, что не мог бы продержаться в Сибири и недели, если бы не опирался на поддержку Японии. Семенов всегда вел разговор о „возрождении родины".

В Хабаровске я впервые встретил этого знаменитого убийцу, разбойника и головореза Калмыкова. Калмыков был самым отъявленным негодяем, которого я когда-либо встречал, и я серьезно думаю, что если внимательно перелистать энциклопедический словарь и посмотреть все слова, определяющие различного рода преступления, то вряд ли можно будет найти такое преступление, которого бы Калмыков не совершил. Япония в своих усилиях „помочь русскому народу" снабжала Калмыкова вооружением и финансировала его. Я намеренно рассказываю об этом, так как обладаю доказательствами, которые должны удовлетворить каждого здравомыслящего человека. Там, где Семенов приказывал другим убивать, Калмыков убивал своею собственной рукой, и в этом заключается разница между Калмыковым и Семеновым. Калмыков был - употребляя русское выражение - „ликвидирован" (убит) китайцами, когда после изгнания его из Сибири он пробовал найти убежище в Китае. Что касается Семенова, то он также позднее был изгнан из Сибири и нашел себе приют в Японии, где проживает и до настоящего времени.

В 1919 г. Семенов послал в Вашингтон капитана своего штаба. Этот капитан не только не встретил никаких затруднений при въезде в Соединенные штаты, но я читал в газетах, что некоторые из выдающихся американских деятелей устраивали для него интервью о событиях в Сибири, в то время когда он находился на дороге из Сан-Франциско в Вашингтон. Мне неизвестна цель этого визита агента Семенова, но сам он хвастливо заявлял, что одной из целей посещения им Америки было заставить снять меня с поста командующего американскими войсками. Когда этот капитан вернулся во Владивосток, он заявил, что военный департамент был к нему очень внимателен, приставил к нему в качестве провожатого полковника Кронина и помог ему встретиться с некоторыми выдающимися деятелями. Он заявил также, что когда он покидал Вашингтон, полковник Кронин заверил его, что я буду снят с должности, прежде чем он прибудет во Владивосток. Этот человек представлял в Америке Семенова, и есть все основания полагать, что он обладал теми же преступными чертами, как и его начальник. В Вашингтоне прекрасно знали, что представлял собою Семенов; поэтому следует предположить, что при решении вопроса, следует ли русским разрешать въезд в Соединенные штаты, на такого рода данные внимания не обращали, а считались только с политическими соображениями.

Я получил достойные доверия донесения, в которых говорилось, что один из японских офицеров пытался побудить Семенова объявить себя диктатором Забайкальской области и захватить железные дороги и туннели, 28 ноября, т. е. десять дней спустя после того как адмирал Колчак стал диктатором в Сибири, я получил казавшееся мне правдоподобным сообщение о том, что Семенову из Токио были даны директивы итти против Колчака и японские представители в Сибири следовали этой политике. Насколько нам было известно, Япония поддерживала войсками и деньгами Семенова в Чите и Калмыкова в Хабаровске; кроме того было известно, - по крайней мере в Сибири, - что Япония вовсе не желает, чтобы положение в Сибири было урегулировано и к власти пришло сильное и стабильное правительство. В марте 1918 г. Япония обратилась к союзникам с просьбой разрешить ей одной занять Китайско-восточную и Амурскую железные дороги, так же как и Владивосток, в случае если союзники считают необходимым оккупировать Восточную Сибирь. Несмотря на то, что предложение это вследствие позиции Соединенных штатов потерпело неудачу, Япония не оставила надежд на достижение этой своей цели тогда, когда союзники послали свои войска в Сибирь.

Солдаты Семенова и Калмыкова, находясь под защитой японских войск, наводняли страну подобно диким животным, убивали и грабили народ, тогда как японцы при желании могли бы в любой момент прекратить эти убийства. Если в то время спрашивали, к чему были все эти жестокие убийства, то обычно получали ответ, что убитые были большевики, и такое объяснение очевидно всех удовлетворяло. События в Восточной Сибири обычно представлялись в самых мрачных красках, и жизнь человеческая там не стоила ни гроша.

В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами. В то время когда я был в Сибири, я считал - да и теперь думаю так же, - что, поощряя все эти убийства, Япония надеялась, что Соединенным штатам надоест вся эта обстановка, они отзовут свои войска и попросят Японию внести ясность в создавшееся положение вещей,

Калмыков получил власть весною 1918 г., после того как был избран атаманом уссурийских казаков. Эти последние уполномочили его получить от союзников заем, чтобы помочь казакам произвести весенние посевы. Япония, предоставила им такой заем с условием, что уссурийские казаки не присоединятся к большевикам. Выплаченные Японией деньги дали Калмыкову возможность отправиться на станцию Пограничная и набрать там казачью дивизию, при которой в должности советника по организации войск состоял японский майор. Эти сведения были сообщены агентами Калмыкова во Владивостоке.

В течение уссурийской кампании, с июля и до сентября 1918 г., казаки Калмыкова участвовали в военных действиях и вошли в Хабаровск вместе с японскими войсками 5 - 6 сентября. Калмыков остался в Хабаровске и установил там режим террора, вымогательства и кровопролития; это, возможно, и послужило причиной того, что его войска восстали и обратились за помощью к американским войскам. Под предлогом искоренения большевизма Калмыков прибегал к поголовным арестам состоятельных людей, пытал их, чтобы заставить их отдать ему деньги и ценности, и казнил некоторых из них по обвинению в большевизме. Эти аресты стали настолько повседневным явлением, что терроризировали все классы населения: насчитывали много сотен человек, расстрелянных войсками Калмыкова в окрестностях Хабаровска. Мы устанавливали факты совершения убийств по рассказам крестьян и по показаниям под присягой местных властей. Наконец войска Калмыкова начали пороть и избивать своих же собственных командиров, и 6 декабря один из офицеров разведки 27 пехотного полка донес, что положение становится серьезным. Конечно нельзя назвать предательством тот факт, что 28 декабря часть войск Калмыкова явилась в главную квартиру 27 полка и просила разрешения вступить в ряды армии Соединенных штатов, а многие из них просили помочь им выбраться из Хабаровска.

Японцы вначале обратились ко мне с просьбой вернуть Калмыкову лошадей, вооружение и снаряжение, выданные его солдатами полковнику Штейеру, но я отклонил эту просьбу. Мне было заявлено, что все это имущество принадлежит Японии. На это я ответил начальнику японского штаба, что если Япония сообщит мне в письменной форме, что она вооружала этого убийцу, что за все это имущество Калмыковым никогда ничего не было заплачено, и если Япония может доказать идентичность этого имущества и выдаст расписку в получении его, то я выдам это имущество. Все это было сделано, и расписка была отправлена мною в военное министерство вместе с докладом.

В своих донесениях и телеграммах я всегда указывал не только на эксцессы Семенова и Калмыкова, но и на поведение колчаковских русских войск, действовавших под непосредственным руководством Иванова-Ринова. Поведение этих войск, поскольку дело идет о различного рода нападениях и грабежах, почти приближается по своим масштабам к бесчинствам войск Семенова и Калмыкова, хотя все же войска Иванова-Ринова и Хорвата убивали меньше народа, чем это делал Калмыков.

Японцы, держа под своим контролем Семенова в Чите, Калмыкова в Хабаровске и оказывая решающее влияние на Иванова-Ринова во Владивостоке, фактически держали под своим контролем всю Восточную Сибирь. Если бы им удалось заключить с Колчаком деловое соглашение, то они могли бы хотя бы до некоторой степени уничтожить причины трений между ними, с одной стороны, и англичанами и французами - с другой. Эти трения возникли с того момента, когда власть в Сибири перешла в руки адмирала Колчака.

II. Взаимоотношения союзников - Японии, Англии и Франции на Дальнем Востоке и в Сибири

Англия, Франция и Япония действовали заодно, поскольку дело шло 96 искоренении большевизма; однако Англия и Франция считали, что основной задачей является одинаково интенсивная борьба с угрозой большевизма во всех частях Сибири и использование Колчака для борьбы с этой опасностью. Япония израсходовала большие денежные суммы в Восточной Сибири, и ее главной целью была борьба с большевизмом здесь, на Дальнем Востоке, и использование, если к тому представится возможность, любого положения, которое может создаться; что же касается борьбы с большевизмом к западу от Байкала, то по сравнению с ее интересами в Восточной Сибири это было для Японии лишь второстепенной задачей.

„Полк. Морроу известил Семенова, чтобы тот вывел свой блиндированный вагон с американского участка; в противном случае он выведет его сам. Японский генерал Иоше заявил Морроу, что „японцы воспротивятся силой выводу американскими войсками с участка семеновского блиндированного вагона". Слоутер телеграфирует, что Сукин (омский министр иностранных дел) сообщил ему, что считает этот инцидент показательным для желания японцев вызвать столкновение между американцами и русскими. Еще до получения этого сообщения от Слоутера Смит (американский представитель в Межсоюзническом железнодорожном комитете) сказал, что полк. Робертсон, теперешний британский верховный комиссар, известил его вчера весьма конфиденциально, что, по его мнению, это столкновение Семенова с американцами инспирируется японцами

Бесспорно, что все серьезные выступления Семенова вдохновились японцами. Я уже сообщал Военному департаменту, что при рассмотрении дальневосточных вопросов казаки и японцы должны расцениваться как единая сила. Я не имею оснований изменить это мнение.

Некоторые японцы были бы рады видеть столкновение американских Войск с русскими, но другие были более осторожны, так как знали, что я располагаю достаточной информацией, чтобы доказать связь Японии с любым враждебным выступлением Семенова или Калмыкова против американцев.

Около 20 августа посол и я покинули Омск и отправились по Владивосток. Мы останавливались в Новониколаевске, Иркутске, Верхнеудинске и в Харбине. Ничего интересного не произошло, пока мы не достигли семеновской территории.

В то время было широко известно, что Семенов учредил нечто, называвшееся „станциями смерти", и открыто хвастался, что не может ночью уснуть, если не убьет кого-нибудь в течение дня. Мы остановились на маленькой станции, и к нам в вагон зашли два американца из отряда по обслуживанию русских железных дорог. Они рассказали нам об убийстве русских, произведенном семеновскими солдатами за два-три дня до нашего приезда в товарном вагоне, в котором находилось 350 человек, Я не помню, были ли в поезде только мужчины или же мужчины и женщины.

Наиболее существенное из рассказа этих двух американцев следующее: „Товарный поезд с арестованными прошел мимо станции к месту, где, как широко было известно, производились казни. Служащие отряда отправились к месту казни, но были остановлены семеновскими солдатами. Через 1 час 50 минут пустой поезд вернулся на станцию. На следующий день двое служащих пошли к месту убийства и увидели доказательства массового расстрела. По патронам, разбросанным на земле, было видно, что арестованные были убиты из пулеметов, так как пустые патроны были свалены в куче, как это бывает при пулеметной стрельбе. Тела были сложены в две ямы, которые были засыпаны свежей землей, В одной яме тела были засыпаны совершенно, в другой - остались незасыпанными много рук и ног".

13 сентября полк. Сарджент, выполнявший обязанности командующего на время моего отъезда в Омск, телеграфировал Военному департаменту следующее:

„Сегодня Семенов и Калмыков отправились из Владивостока в Хабаровск".

Эти два японских ставленника отправились вместе в Хабаровск с особой целью. Этой. целью было - создать план нападения на американских солдат.

Ген. Хорват, являвшийся противником моей политики невмешательства во внутренние дела, посетил меня и предостерег, что Калмыков прибыл для того, чтобы уничтожить американских солдат, и что если я не сконцентрирую небольших отрядов, охраняющих железную дорогу, я потеряю некоторых из них. Он заявил, что Япония это санкционировала и предоставила Калмыкову 30 тыс. иен; далее он сообщил, что приготовлена к отправке телеграмма „всем, всем" с указанием, что таким же образом будет поступлено со всеми большевиками.

Начальник крепости полк. Бутенко имел доступ ко всем телеграммам, идущим через Владивосток. Посетив меня примерно тогда же, когда и ген. Хорват, он подтвердил сообщение последнего и скатал, что Семенов телеграфно предложил Калмыкову отправиться вперед и атаковать американские войска, а если он будет нуждаться в поддержке, то Семенов пошлет ему в помощь свои войска. Японцы телеграфировали Калмыкову, что они не окажут ему активной помощи, но предоставят моральную поддержку.

В связи с этим министр иностранных дел омского правительства Сукин сообщил майору Слоутеру в Омске следующее:

„Я могу сказать вам также, если вы не знаете об этом, что на Дальнем Востоке недостаточно американских войск, чтобы побороть затруднения, которые создадутся, если у вас будут трения с Семеновым и Калмыковым. Дело в том, что японцы всеми мерами поддерживают Семенова, вплоть до посылки войск, если это представляется необходимым".

„Вследствие продолжающихся нападений блиндированных вагонов Семенова на железную дорогу, захвата вагонов, угроз железнодорожным служащим, нападений на рабочих, продолжающихся угроз по адресу моей охраны, обстрела и арестов русских войск, отправляющихся на фронт, - вчера, 8 июня, в 5 часов вечера, я имел беседу с генералом японской армии Иоше, военным губернатором ген. Меджиком и командующим русскими войсками в Березовке ген. Пешинко. Основываясь на изложенном выше, " я потребовал от них, чтобы был обеспечен отвод блиндированных вагонов с американского участка, и одновременно довел до их сведения, что если мое требование не будет исполнено в течение 24 часов, то я уничтожу эти вагоны".

Ген. Иоше в присутствии полк. Морроу согласился оставаться нейтральным, но позже послал ему следующее сообщение:

„Японцы заявляют, что они окажут сопротивление силой удалению семеновских блиндированных вагонов американскими войсками, примут блиндированные вагоны под японскую охрану в Березовке и будут защищать их там от американских войск".

III. Зверства японцев на Дальнем Востоке

После моего возвращения из Омска в моей канцелярии оказался рапорт о зверском и отвратительном убийстве, совершенном японцами.

В этом рапорте указывалось, что 27 июля 1919 г. отряд японских солдат под командой японского майора арестовал девять русских в г. Свиягино, который находился на участке железной дороги, порученном американской охране. Японцы заявили американскому офицеру, что эти люди подозреваются в большевизме.

Русским было указано, что, если они дадут сведения относительно большевиков, они будут освобождены.

Четверо из девяти были отпущены. Остальные пятеро были жестоко избиты, но отказались говорить.

Опять-таки японцы не несли ответственность за Свиягино.

Японцы стали вести себя так, как будто намеревались казнить русских, которые не давали им показаний, и как только это намерение японцев стало ясным, американский офицер заявил протест, но безуспешно.

Донесение следующим образом рассказывало о казни:

„Пятеро русских были приведены к могилам, вырытым в окрестностях железнодорожной станции; им были завязаны глаза и приказано встать на колени у края могил со связанными назад руками. Два японских офицера, сняв верхнюю одежду и обнажив сабли, начали рубить жертвы, направляя удары сзади шеи, и, в то время как каждая из жертв падала в могилу, от трех до пяти японских солдат добивали ее штыками, испуская крики радости.

Двое были сразу обезглавлены ударами сабель; остальные были повидимому живы, так как наброшенная на них земля шевелилась".

Мне горько признавать, что свидетелями этой расправы были несколько солдат и офицеров американской армии.

Это убийство было совершено японцами не потому, что жертвы совершали какое-нибудь преступление, а только потому, что они были заподозрены в большевизме.

Я настолько был подавлен этим зверством, что вызвал начальника американской команды из Свиягина в главную американскую квартиру во Владивостоке и в присутствии японского начальника штаба заявил ему, что он должен был бы применить силу и помешать этому убийству. Я заявил также японскому начальнику штаба, что, если подобные вещи будут когда-нибудь иметь место на американских участках железной дороги, это вызовет конфликт между японскими и американскими войсками. Он ответил, что ему хотелось бы собрать справки относительно содержания рапорта.

Я заметил, что не нахожу препятствий к наведению справок, и высказал надежду, что он сообщит мне о результатах. Он обещал сделать это. Примерно пять недель спустя он посетил мою канцелярию и заявил, что вынужден признать правдивость рапорта.

В Красноярске я узнал кое-что о ген. Розанове, с которым я пытался завязать отношения во Владивостоке.

„1. Занимая селения, которые ранее были заняты бандитами (партизанами), требовать выдачи вожаков движения; в тех селениях, где окажется невозможным их найти, но будут достаточные основания предполагать их присутствие, - расстреливать каждого десятого из населения.

2. Если при проходе войск через город население не будет осведомлять (при возможности делать это) о присутствии противника, на всех без исключения должна быть наложена денежная контрибуция.

3. Селения, жители которых встретят наши войска с оружием в руках, должны быть сожжены дотла, и все взрослое мужское население расстреляно; имущество, дома, телеги и т. д. должны быть использованы для нужд армии".

Мы узнали, что Розанов имел заложников и за каждого убитого своего сторонника убивал десять из них. Он говорил об этих практиковавшихся им в Красноярске методах как о необходимых, для того чтобы держать население в ежовых рукавицах, но он объявил о своем намерении сбросить рукавицы, когда поедет во Владивосток, и ввести другие методы управления, чем те, которые он применял по отношению к красноярскому населению.

Таковы были деяния сторонников Колчака в то время, когда их поддерживали иностранные войска.

Текст воспроизведен по изданию: Японская интервенция 1918-1922 гг. в документах. - М., 1934. С. 175 - 183.

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Шрифт:

100% +

Уильям Грейвс
Американская интервенция в Сибири. 1918–1920. Воспоминания командующего экспедиционным корпусом

© ЗАО «Центрполиграф», 2018

* * *

Предисловие

В начале 1918 года президент Вильсон сказал мне, что его склоняют к тому, чтобы американские войска совместно с силами союзников предприняли экспедицию на север России и в Сибирь, и попросил меня подумать, что ему следует ответить французам и британцам. В качестве аргумента в пользу данного предприятия приводился тот факт, что в окрестностях Архангельска располагаются очень крупные военные склады, которые могут попасть в руки немцев, если их не защитят союзнические силы. Кроме того, значительная часть проживающих на севере России людей остается верной союзническим обязательствам и готова присоединиться к силам союзников, чтобы снова организовать Восточный фронт или по меньшей мере оттянуть на Восток существенную часть германских войск. Что же касается Сибири, одной из причин было то, что значительный контингент чешских солдат откололся от австрийской армии, воевавшей на Восточном фронте, и теперь направляется через Сибирь во Владивосток с целью перебраться из этого порта морем во Францию и снова вступить в войну на стороне союзников. Сообщалось, что эти чехи недостаточно хорошо вооружены и к тому же испытывают нехватку продовольствия, чтобы проделать такой переход, и их необходимо защитить от отрядов германских и австрийских пленных, которые после Октябрьской революции в России были выпущены из лагерей для военнопленных и теперь под командованием немецких офицеров превратились в хорошо организованные и боеспособные отряды, нацеленные на то, чтобы, захватив военные склады русских, предоставить их в распоряжение Германии и Австрии, а также преследовать русских, содействующих союзникам. Кроме того, говорилось, что жертвы, принесенные Россией во время войны, дают ее народу право на любую возможную помощь, которую союзники могли бы оказать в поддержании порядка и становлении новых общественных институтов. Это соображение уже привело к отправке в Сибирь так называемой комиссии Стивенса, призванной содействовать в восстановлении работы жизненно важных для этой территории железных дорог.

Несколько дней спустя мы с президентом обсудили этот вопрос во всей его полноте. Я высказал точку зрения своих армейских коллег, что война на Западном фронте должна быть выиграна и что для достижения максимально быстрого успеха необходимо предпринять все возможные усилия, чтобы сконцентрировать там максимальное количество войск, обеспечив численное превосходство, тогда как распределение их по нескольким театрам военных действий приведет, в лучшем случае, к отсрочке окончательной победы, не давая возможности достичь существенных результатов ни на одном из направлений. Мои доводы произвели на президента такое сильное впечатление, что он послал за начальником штаба и обсудил с ним возможность успешного восстановления Восточного фронта и влияние предлагаемой экспедиции на боеспособность союзных армий на Западном фронте. Во время нашей третьей беседы президент сказал мне, что удовлетворен единодушием военного ведомства, однако по причинам отличным от чисто военных чувствует себя обязанным принять определенное участие в обеих экспедициях. Обстоятельства, подвигнувшие президента к такому решению, были дипломатическими, и я воздержался от их обсуждения. В то время я полагал – и не изменил мнения позже, – что ситуация, как она была ему представлена, оправдывала такое решение, однако последующие события в обоих случаях полностью подтвердили справедливость мнения Генерального штаба.

Сибирская экспедиция, описанная генерал-майором Уиль ямом Грейвсом, командовавшим американским экспедиционным корпусом, была наиболее важной из этих двух предприятий и почти ежедневно порождала ситуации столь же щекотливые, сколь и опасные. До определенной степени – хотя, должен признаться, далеко не полностью – мы это предвидели, и предложенное начальником штаба генералом Марчем назначение генерала Грейвса на должность командующего американским контингентом встретило мое немедленное и полное одобрение. Когда я был назначен военным министром, генерал Грейвс служил секретарем Генерального штаба, так что я находился с ним в постоянном контакте. Благодаря этому я знал его как уверенного в себе, образованного и прекрасно подготовленного военного, обладавшего здравым смыслом, скромностью и преданностью – качествами, наиболее востребованными в тех многочисленных сложных ситуациях, которые я мог предвидеть. После завершения этого удивительного предприятия я более чем удовлетворен сделанным нами выбором американского командующего. Опрометчивый, непоследовательный офицер на посту командующего американскими силами в Сибири мог с легкостью создать ситуации, требующие несоразмерных военных усилий со стороны союзников, и особенно со стороны Соединенных Штатов, и мог доставить нашей стране самые нежелательные сложности. Возможности их возникновения встречаются едва ли не на каждой странице нижеследующего повествования.

Генерал Грейвс приводит, например, так называемые Aide Memoire, написанные президентом Вильсоном, которые, как подтверждает генерал, я собственноручно передал ему на железнодорожном вокзале Канзас-Сити. Поскольку я был прекрасно осведомлен о тех ограничениях, которые президент наложил на участие американских сил в сибирской операции, как и о причинах, по которым наше правительство решило в ней участвовать, мне не хотелось, чтобы генерал Грейвс отбыл из страны, предварительно не встретившись со мной лично. Во время этой встречи я хотел обратить его особое внимание на некоторые трудности, с которыми он может столкнуться, и на особую твердость, которой президент ожидал от него в вопросе следования вышеозначенной политической линии. В связи с этим я предпринял инспекционную поездку в Левенвортскую военную тюрьму и отправил генералу Грейвсу приказ встретиться со мной в Канзас-Сити, что позволяло ему избежать задержки в приготовлениях к отъезду, которые бы непременно возникли, если бы ему пришлось приезжать ко мне в Вашингтон. К несчастью, его поезд опоздал, и наша встреча оказалась короче, чем я планировал, однако и этого времени хватило. С того дня и до возвращения Сибирской экспедиции назад в Соединенные Штаты генерал Грейвс неукоснительно следовал политике правительства, невзирая на сложные и зачастую возмутительные обстоятельства. В Вашингтоне мне нередко приходилось слышать от военных атташе союзников, а иногда и от Государственного департамента критические замечания в отношении генерала Грейвса и обвинения в нежелании сотрудничать. Однако когда я просил предоставить мне подробную информацию, неизменно убеждался в том, что приписываемые генералу неудачи не что иное, как его отказ отступить от буквы и духа данных ему предписаний. В июне 1919 года я встретился с президентом Вильсоном в Париже, и он рассказал мне о представлениях, сделанных ему со стороны Франции и Британии, в которых они сетовали на упрямство генерала Грейвса, его тяжелый характер и неспособность к сотрудничеству. Однако когда я напомнил президенту политическую линию, изложенную в его Aide Memoire, и посвятил в детали аналогичных жалоб, поступавших ко мне в Вашингтоне, мне удалось убедить его в том, что генерал Грейвс полностью верен его политике перед лицом желания части союзного командования превратить Сибирскую экспедицию в военную интервенцию и вмешательство во внутренние дела России, против чего президент возражал с самого начала. В завершение нашей встречи президент улыбнулся и сказал: «Полагаю, это старая история, Бейкер. Люди часто получают репутацию упрямцев только потому, что постоянно оказываются правы». Так или иначе, но и в то время, и потом президент полностью одобрял поведение генерала Грейвса. И если на поверку Сибирская экспедиция оказалась неоправданной, если в результате не удалось достичь существенных результатов – как оно и было в действительности, – то это объясняется сложившимися в то время условиями. Она не превратилась в военную авантюру и, удержав от подобных авантюр других, создала условия, которые сделали необходимым вывод союзных сил с территории Сибири, тем самым не допустив завоевание и присвоение русской земли другими странами, чьи интересы на Дальнем Востоке могли с легкостью привести к нарушению перемирия и, в конечном счете, к установлению постоянной колониальной администрации на огромной территории российского Дальнего Востока.

Если отвлечься от ее последствий для всего мира, Сибирская экспедиция остается загадочным предприятием. В самом деле, даже сам генерал Грейвс «…никогда не мог прийти к какому-либо удовлетворительному заключению насчет того, почему Соединенные Штаты вообще приняли участие в этой интервенции». Однако если посмотреть на ситуацию в мире, можно найти адекватное, хотя и непростое объяснение. В мире шла война. Наиболее страшные военные столкновения были сосредоточены на Западном фронте от Ла-Манша до швейцарской границы, но эхо этого конфликта затронуло весь мир, и повсюду, то в одном, то в другом месте затевались странные побочные авантюры. Все эти «побочные явления» были в той или иной степени периферийными отголосками глубочайшего потрясения центральной нервной системы планеты. Некоторые из них тщательно планировались, чтобы отвлечь силы противника или подорвать его ресурсы. Некоторые были предприняты для поддержания духа союзников на фоне затянувшейся патовой ситуации на Западном фронте и несли на себе оттенок романтики, как, например, взятие Иерусалима фельдмаршалом Алленби и изгнание неверных из святых мест Палестины. Некоторые явились следствием выброса подавляемых настроений отсталых народов на фоне ослабления их сдерживания колониальными властями, все усилия которых сосредоточились на боях в Европе и которые не имели ни времени, ни сил для поддержания своей власти на удаленных территориях. Успех революций в России привел к утрате Москвой реальной власти на Дальнем Востоке и развязал руки хищным амбициям таких казачьих атаманов, как Семенов и Калмыков. Просторы Сибири на протяжении долгого времени являлись ареной коммерческих и военных авантюр и конфликтов между немцами, англичанами, французами и японцами. Сама же Сибирь была населена частично полудикими народами, частично политическими ссыльными, к которым теперь добавилось большое число освобожденных военнопленных. Меняющаяся власть в Москве меняла свое отношение к мировой войне и участию в ней России, и эти противоположные мнения, с трудом понимаемые в далекой Сибири, затуманивали и без того смутное представление о национальных интересах России. На Западном фронте нации были привержены одним доминирующим стремлениям, но в таких местах, как Сибирь, это понимание и напряжение отсутствовало. Сибирь оказалась в том же положении, что и сержант Гриша, не имевший представления, зачем все это, но понимавший, что старый мир пришел в какой-то непонятный всеобщий беспорядок.

В условиях, которые описаны выше, военная интервенция союзников уже не кажется такой противоестественной, учитывая сложности, присущие подобным ситуациям. Заинтересованные нации без труда обнаружили, что меняющиеся день ото дня обстоятельства предполагают, если не требуют, изменений в их политике. Большинство наций, имевших войска в Сибири, были слишком заняты тем, что происходило у них дома, чтобы уделять много внимания тому, что происходит вокруг Байкала. Неудивительно, что, как следствие, их военные командиры получили большую свободу в решении политических вопросов, и у генерала Юи или генерала Нокса возникло ощущение, что, воспользовавшись новым поворотом событий, они смогут сделать большой скачок в достижении целей союзников и параллельно с этим удовлетворить коммерческие и территориальные пожелания своих правительств, как они их понимали. В книге генерала Грейвса приведены доказательства того, что время от времени сходные идеи пускали корни в умах некоторых официальных лиц и в Соединенных Штатах. Я не могу догадаться, как объяснить очевидный конфликт, возникший между военным министерством и Государственным департаментом США в отношении сибирской операции, как не могу понять, почему Государственный департамент предпринял попытки – и временами преуспевал в этом – внушить свои идеи в отношении политики в Сибири непосредственно генералу Грейвсу. Возможно, на Государственный департамент произвели большее, чем на меня, впечатление определенные взгляды союзников в отношении расширения сотрудничества за пределы того, что было указано в Aide Memoire. Возможно, некоторые из этих суждений были просто отражением недовольства союзников тем, на что они могли рассчитывать. Однако они не были предварительно представлены государственному секретарю и не рассматривались им как то, что могло бы повлиять на четко сформулированную линию поведения Соединенных Штатов в Сибирской экспедиции. Несомненно, в один прекрасный день все это будет тщательно изучено, и пытливый исследователь найдет документы, записки и отчеты о беседах, в которых предлагалось изменить курс, основываясь на каких-то новых фактах, но, даже когда все они будут открыты, Сибирь останется сержантом Гришей. Ситуация, сложившаяся в Сибири, навсегда останется иллюстрацией странностей, порожденных на периферии тем безумием, которое господствовало в центре воюющего мира.

Тем не менее я не могу закончить это предисловие, не выразив, в меру своей возможности, благодарность от лица всей нашей страны тем солдатам, которые мужественно и безропотно несли в том далеком и загадочном краю возложенную на них страной службу. Даже воины Демократии не всегда могут понять причины, стоящие за спиной определенных стратегических решений. Политические и военные решения принимаются в кабинетах и генеральных штабах, а солдаты выполняют приказы. Поэтому те, кто оказался на берегах Белого и Желтого морей, несли свою службу точно так же, как те, кто был на Марне и в Маасе. И если окажется, что кому-то понадобятся подробности, оправдывающие Сибирскую экспедицию с точки зрения национальных интересов, они могут, хотя бы отчасти, найти удовлетворение в сознании того, что американские войска в Сибири вели себя храбро и гуманно. Что они выполняли приказы командира, который действовал, руководствуясь высоким желанием своей страны оказать стабилизирующее и благотворное влияние на огромную территорию, населенную сбитыми с толку, но дружелюбными людьми. Также я полагаю, они могут быть уверены, что история найдет свои плюсы в том, что может расцениваться как неудачный исход американской интервенции в Сибири, ведь если бы не присутствие американских солдат в составе союзнических сил, могли случиться вещи, которые еще больше осложнили бы ситуацию в России и серьезно повлияли на будущее всего мира.

Ньютон Д. Бейкер

От автора

Трудно писать и даже говорить о России, чтобы не быть обвиненным в сочувствии советской власти. Однако во время моей службы в Сибири российский Дальний Восток был полностью отрезан от остальной части России, контролируемой советским правительством. Таким образом, я не имел никаких дел ни с советским правительством, ни с какими-либо лицами, называющими себя его представителями.

Единственная власть, с которой я контактировал за все время службы в Сибири, – это правительство Колчака, если его можно назвать правительством. Я сомневаюсь, что без поддержки иностранных войск Колчак и его правительство смогло бы иметь достаточно сил, чтобы выступать в качестве суверенной власти. В договоре, известном как Межсоюзническое железнодорожное соглашение, касавшемся обслуживания и эксплуатации железных дорог в Сибири, все нации, имевшие там свои войска, признавали Колчака представителем России, и это наивысшая степень признания, которой когда-либо удавалось добиться его правительству. Ни одно государство никогда не признавало Колчака главой какого-либо существовавшего де-факто или де-юре правительства России.

Основная причина того, что я решил вспомнить факты и обстоятельства, связанные с интервенцией, заключается в уверенности, что не только в Соединенных Штатах, но и повсеместно существует ошибочное впечатление в отношении предписаний, на основании которых действовали американские войска в Сибири. Другой причиной стал тот факт, что английский полковник Джон Ворд написал книгу, которая создает – и, по моему мнению, делает это намеренно – неверное впечатление относительно поведения и верности своему долгу американских войск, находившихся в Сибири. Эту книгу можно найти в американских библиотеках, и я не думаю, что будет правильно по отношению к тем американцам, которыми я имел честь командовать, если эти несправедливые выводы останутся потомкам без опровержения.

При написании этой книги я не ставил перед собой цели оправдать какие-либо свои действия или действия американских войск в Сибири, поскольку военный министр, достопочтенный Ньютон Д. Бейкер и начальник Генштаба, генерал Пейтон С. Марч, занимавшие свои посты весь тот период, когда американские войска находились в Сибири, как показано ниже, сделали любое оправдание излишним, дав действиям американских войск свое великодушное и всеобъемлющее одобрение. От военного министра я получил следующее личное письмо, датированное 31 августа 1920 года:

«Я только что закончил читать ваш подробный отчет от 26 мая, относительно операций американских экспедиционных войск в Сибири с 1 июля 1919 года по 31 марта 1920 года. Сибирская экспедиция полностью завершена, и теперь, когда ее последний акт стал предметом отчета, я с удовольствием поздравляю вас с тем, что на посту командующего экспедицией вам неизменно удавалось действовать с таким тактом, энергией и успехом.

Данные вам предписания соответствовали целям, изложенным в Aide Memoire, выпущенным Государственным департаментом, чтобы объявить всему миру задачи и условия использования американских войск в Сибири. В сложившейся неоднозначной ситуации ваши обязанности были зачастую весьма сложными и деликатными, и благодаря удаленности вашего поля деятельности от Соединенных Штатов вы могли рассчитывать только на собственные ресурсы и инициативы. Если же учесть сложности с коммуникациями, обеспечением гласности и в особенности предвзятой интерпретацией положения дел в Сибири и действий вашей команды, ситуация еще больше усложнялась.

Вам будет приятно узнать, что военное министерство с самого начала с полным доверием полагалось на ваши оценки, и я счастлив вас заверить, что сейчас ваши действия на протяжении всего времени экспедиции одобряются министерством».

В своем докладе военному министру за финансовый год, закончившийся 30 июня 1920 года, начальник штаба писал в отношении Сибирской экспедиции: «Ситуация, с которой столкнулись командующий, его офицеры и солдаты, оказалась на удивление сложной и рискованной. То, как он выполнил свою трудную задачу, достойно самых лучших традиций нашей армии».

Уильям С. Грейвс

Цели военной интервенции в Сибирь

6 апреля 1917 года, в день, когда Соединенные Штаты вступили в мировую войну, я служил в военном министерстве в качестве секретаря Генерального штаба. Я был подполковником Генерального штаба и его секретарем начиная с августа 1914 года. До этого я был секретарем с января 1911 года по июль 1912 года.

Так же как все остальные офицеры военного министерства, я надеялся, что меня освободят от текущих обязанностей и направят служить во Францию, но начальник Генштаба генерал-майор Нью Л. Скотт отклонил мою просьбу. 22 сентября 1917 года генерал Скотт достиг возраста, когда по закону должен был уйти в отставку, и его место занял генерал Таскер Х. Блисс, который до этого служил заместителем начальника Генштаба. Генерал Блисс ушел в отставку 31 декабря 1917 года, и вскоре начальником стал генерал-майор Пейтон С. Марч. О своем назначении он узнал, находясь во Франции, и приступил к исполнению своих новых обязанностей 1 марта 1918 года.

По приезде в Соединенные Штаты генерал Марч сообщил мне, что хочет, чтобы я продолжал выполнять свои текущие обязанности еще около четырех месяцев, после чего он намерен разрешить мне отправиться во Францию. Однако в мае 1918 года он сказал: «Если кто-то и должен ехать в Россию, так это вы». Это замечание весьма удивило меня, но, поскольку оно было высказано как предположение, я не стал его комментировать, понимая, что генерал Марч прекрасно осведомлен о моем желании служить в Европе и о том, что каждую возможность, которую давали мне текущие служебные обязанности, я посвящал изучению условий и военных операций во Франции. Я даже не думал о том, что американские войска могут быть направлены в Сибирь, и замечанию генерала Марча не придал большого значения, поскольку не предполагал, что кому-то действительно придется туда отправиться.

В конце июня 1918 года генерал Марч сообщил, что меня намерены сделать генерал-майором национальной армии, после чего назначат командиром одной из дивизий, находящейся в Соединенных Штатах и оставшейся без постоянного командира. Это вселило в меня уверенность в том, что от идеи отправки войск в Сибирь отказались или что меня туда определенно не пошлют. На следующее утро я сказал генералу, что хотел бы командовать 8-й дивизией, расквартированной в Кэмп-Фремонте, Поло-Альто, Калифорния. Он согласился, и вскоре моя кандидатура была представлена в сенат на утверждение в чине генерал-майора национальной армии. 9 июля 1918 года меня утвердили, после чего я немедленно сообщил генералу Марчу, что хочу отбыть в свою дивизию, и 13 июля уехал из Вашингтона. 18 июля 1918 года я вступил в должность командира 8-й дивизии и приступил к исполнению своих новых обязанностей. Я был очень доволен и счастлив, когда узнал, что в октябре 8-ю дивизию решено отправить во Францию.

2 августа 1918 года после полудня начальник моего штаба сообщил, что из Вашингтона получено шифрованное сообщение и его первая фраза гласит: «Вы не должны передавать никому из своих сотрудников или кому-то еще содержание данного сообщения». Я спросил начальника штаба, кто подписал сообщение, и он ответил «Маршалл». Тогда я сказал, что Маршалл не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к нему, и велел заместителю начальника штаба расшифровать сообщение. В нем мне приказывали «сесть на ближайший и самый быстрый поезд до Сан-Франциско и ехать в Канзас-Сити, где направиться в отель «Балтимор» и спросить военного министра. Если его там не окажется, то ожидать его приезда». Эта телеграмма показалась мне одной из самых странных депеш, которые когда-либо отправляло военное министерство, и если только подпись Маршалл не была поставлена ошибочно вместо Марч, то я бы оказался поставленным в сомнительное положение офицера, который либо не подчинится приказу, либо оставит часть, не сказав никому о том, кто дал ему это право и куда он направляется.

В телеграмме не сообщалось ни зачем меня вызывают в Канзас-Сити, ни сколько времени я буду отсутствовать, и вообще вернусь ли назад. В то же время такая информация могла существенно повлиять на то, как мне готовиться к отъезду. Я не знал, что должен взять из одежды, и сомневался, не означает ли данный приказ безвозвратное изменение моего положения. Посмотрев расписание, я увидел, что поезд до Санта-Фе отправляется из Сан-Франциско через два часа, поэтому, сложив немного вещей в дорожную сумку и еще кое-что в небольшой чемодан, отправился в Сан-Франциско. Я успел на поезд, но не смог купить билет в спальный вагон. По пути в Канзас-Сити я телеграфировал военному министру мистеру Бейкеру в отель «Балтимор», сообщая, с каким поездом прибуду. В пути я пытался представить себе, о какой секретной миссии может идти речь, и со страхом думал, что это касается Сибири, хотя в прессе не видел ничего о том, что Соединенные Штаты намерены отправить войска в Россию.

В 10 часов утра, когда я прибыл в Канзас-Сити, меня встретил служащий, сказавший, что мистер Бейкер ожидает меня в зале вокзала. Поскольку до отхода его поезда оставалось совсем немного времени, мистер Бейкер сразу же сообщил, что, к сожалению, должен отправить меня в Сибирь. С присущим ему великодушием он выразил свои сожаления и сказал, что знает о моем нежелании ехать и что, возможно, когда-нибудь он расскажет, почему я должен это сделать. Кроме того, ему хотелось, чтобы я знал, что генерал Марч пытался избавить меня от отправки в Сибирь и хотел отправить во Францию. Он сказал: «Если в будущем вам захочется проклясть того, кто послал вас в Сибирь, знайте, что это сделал я». Потом он вручил мне запечатанный конверт со словами: «Здесь изложена линия поведения Соединенных Штатов в России, которой вы должны следовать. Взвешивайте каждый шаг, потому что вам придется ходить по минному полю. До свидания, и храни вас Господь».

Как только добрался до отеля, я вскрыл конверт и увидел внутри семь страниц, озаглавленных «Aide Memoire» без указания авторства, однако в конце значилось «Государственный департамент, Вашингтон, 17 июля 1918 года». После того как я тщательно изучил документ и почувствовал, что понял предписанную линию поведения, я лег спать, но не мог заснуть, продолжая размышлять, как действуют другие нации и почему меня не проинформировали о том, что происходит в Сибири. На следующий день я прочел документ еще несколько раз, чтобы проанализировать и понять значение каждой фразы. Я почувствовал, что никаких разночтений в понимании линии поведения Соединенных Штатов быть не может и что я не нуждаюсь ни в каких дальнейших разъяснениях. Предписанная мне линия поведения выглядела следующим образом:

Народ Соединенных Штатов всем сердцем желает выиграть эту войну. Руководящий принцип правительства Соединенных Штатов состоит в том, чтобы делать все необходимое и действенное, чтобы ее выиграть. Оно желает любыми возможными способами сотрудничать с правительствами союзников и будет охотно делать это, поскольку не преследует каких-то собственных целей и полагает, что война может быть выиграна только сообща и при тесном согласовании принципов действий. Оно готово изучить все возможные стратегии и действия, в которых союзники желали бы воплотить дух этого сотрудничества, и с уверенностью пришло к заключению, что, если оно сочтет себя обязанным отказаться от участия в каких-то предприятиях или действиях, следует понимать, что это делается только потому, что оно считает необходимым воспрепятствовать этим планам и действиям».

В начале 1918 года президент Вильсон сказал мне, что его склоняют к тому, чтобы американские войска совместно с силами союзников предприняли экспедицию на север России и в Сибирь, и попросил меня подумать, что ему следует ответить французам и британцам. В качестве аргумента в пользу данного предприятия приводился тот факт, что в окрестностях Архангельска располагаются очень крупные военные склады, которые могут попасть в руки немцев, если их не защитят союзнические силы. Кроме того, значительная часть проживающих на севере России людей остается верной союзническим обязательствам и готова присоединиться к силам союзников, чтобы снова организовать Восточный фронт или по меньшей мере оттянуть на Восток существенную часть германских войск. Что же касается Сибири, одной из причин было то, что значительный контингент чешских солдат откололся от австрийской армии, воевавшей на Восточном фронте, и теперь направляется через Сибирь во Владивосток с целью перебраться из этого порта морем во Францию и снова вступить в войну на стороне союзников. Сообщалось, что эти чехи недостаточно хорошо вооружены и к тому же испытывают нехватку продовольствия, чтобы проделать такой переход, и их необходимо защитить от отрядов германских и австрийских пленных, которые после Октябрьской революции в России были выпущены из лагерей для военнопленных и теперь под командованием немецких офицеров превратились в хорошо организованные и боеспособные отряды, нацеленные на то, чтобы, захватив военные склады русских, предоставить их в распоряжение Германии и Австрии, а также преследовать русских, содействующих союзникам. Кроме того, говорилось, что жертвы, принесенные Россией во время войны, дают ее народу право на любую возможную помощь, которую союзники могли бы оказать в поддержании порядка и становлении новых общественных институтов. Это соображение уже привело к отправке в Сибирь так называемой комиссии Стивенса, призванной содействовать в восстановлении работы жизненно важных для этой территории железных дорог.

Несколько дней спустя мы с президентом обсудили этот вопрос во всей его полноте. Я высказал точку зрения своих армейских коллег, что война на Западном фронте должна быть выиграна и что для достижения максимально быстрого успеха необходимо предпринять все возможные усилия, чтобы сконцентрировать там максимальное количество войск, обеспечив численное превосходство, тогда как распределение их по нескольким театрам военных действий приведет, в лучшем случае, к отсрочке окончательной победы, не давая возможности достичь существенных результатов ни на одном из направлений. Мои доводы произвели на президента такое сильное впечатление, что он послал за начальником штаба и обсудил с ним возможность успешного восстановления Восточного фронта и влияние предлагаемой экспедиции на боеспособность союзных армий на Западном фронте. Во время нашей третьей беседы президент сказал мне, что удовлетворен единодушием военного ведомства, однако по причинам отличным от чисто военных чувствует себя обязанным принять определенное участие в обеих экспедициях. Обстоятельства, подвигнувшие президента к такому решению, были дипломатическими, и я воздержался от их обсуждения. В то время я полагал – и не изменил мнения позже, – что ситуация, как она была ему представлена, оправдывала такое решение, однако последующие события в обоих случаях полностью подтвердили справедливость мнения Генерального штаба.

Сибирская экспедиция, описанная генерал-майором Уиль ямом Грейвсом, командовавшим американским экспедиционным корпусом, была наиболее важной из этих двух предприятий и почти ежедневно порождала ситуации столь же щекотливые, сколь и опасные. До определенной степени – хотя, должен признаться, далеко не полностью – мы это предвидели, и предложенное начальником штаба генералом Марчем назначение генерала Грейвса на должность командующего американским контингентом встретило мое немедленное и полное одобрение. Когда я был назначен военным министром, генерал Грейвс служил секретарем Генерального штаба, так что я находился с ним в постоянном контакте. Благодаря этому я знал его как уверенного в себе, образованного и прекрасно подготовленного военного, обладавшего здравым смыслом, скромностью и преданностью – качествами, наиболее востребованными в тех многочисленных сложных ситуациях, которые я мог предвидеть. После завершения этого удивительного предприятия я более чем удовлетворен сделанным нами выбором американского командующего. Опрометчивый, непоследовательный офицер на посту командующего американскими силами в Сибири мог с легкостью создать ситуации, требующие несоразмерных военных усилий со стороны союзников, и особенно со стороны Соединенных Штатов, и мог доставить нашей стране самые нежелательные сложности. Возможности их возникновения встречаются едва ли не на каждой странице нижеследующего повествования.

Генерал Грейвс приводит, например, так называемые Aide Memoire, написанные президентом Вильсоном, которые, как подтверждает генерал, я собственноручно передал ему на железнодорожном вокзале Канзас-Сити. Поскольку я был прекрасно осведомлен о тех ограничениях, которые президент наложил на участие американских сил в сибирской операции, как и о причинах, по которым наше правительство решило в ней участвовать, мне не хотелось, чтобы генерал Грейвс отбыл из страны, предварительно не встретившись со мной лично. Во время этой встречи я хотел обратить его особое внимание на некоторые трудности, с которыми он может столкнуться, и на особую твердость, которой президент ожидал от него в вопросе следования вышеозначенной политической линии. В связи с этим я предпринял инспекционную поездку в Левенвортскую военную тюрьму и отправил генералу Грейвсу приказ встретиться со мной в Канзас-Сити, что позволяло ему избежать задержки в приготовлениях к отъезду, которые бы непременно возникли, если бы ему пришлось приезжать ко мне в Вашингтон. К несчастью, его поезд опоздал, и наша встреча оказалась короче, чем я планировал, однако и этого времени хватило. С того дня и до возвращения Сибирской экспедиции назад в Соединенные Штаты генерал Грейвс неукоснительно следовал политике правительства, невзирая на сложные и зачастую возмутительные обстоятельства. В Вашингтоне мне нередко приходилось слышать от военных атташе союзников, а иногда и от Государственного департамента критические замечания в отношении генерала Грейвса и обвинения в нежелании сотрудничать. Однако когда я просил предоставить мне подробную информацию, неизменно убеждался в том, что приписываемые генералу неудачи не что иное, как его отказ отступить от буквы и духа данных ему предписаний. В июне 1919 года я встретился с президентом Вильсоном в Париже, и он рассказал мне о представлениях, сделанных ему со стороны Франции и Британии, в которых они сетовали на упрямство генерала Грейвса, его тяжелый характер и неспособность к сотрудничеству. Однако когда я напомнил президенту политическую линию, изложенную в его Aide Memoire, и посвятил в детали аналогичных жалоб, поступавших ко мне в Вашингтоне, мне удалось убедить его в том, что генерал Грейвс полностью верен его политике перед лицом желания части союзного командования превратить Сибирскую экспедицию в военную интервенцию и вмешательство во внутренние дела России, против чего президент возражал с самого начала. В завершение нашей встречи президент улыбнулся и сказал: «Полагаю, это старая история, Бейкер. Люди часто получают репутацию упрямцев только потому, что постоянно оказываются правы». Так или иначе, но и в то время, и потом президент полностью одобрял поведение генерала Грейвса. И если на поверку Сибирская экспедиция оказалась неоправданной, если в результате не удалось достичь существенных результатов – как оно и было в действительности, – то это объясняется сложившимися в то время условиями. Она не превратилась в военную авантюру и, удержав от подобных авантюр других, создала условия, которые сделали необходимым вывод союзных сил с территории Сибири, тем самым не допустив завоевание и присвоение русской земли другими странами, чьи интересы на Дальнем Востоке могли с легкостью привести к нарушению перемирия и, в конечном счете, к установлению постоянной колониальной администрации на огромной территории российского Дальнего Востока.