Из 121 осуждённого Верховным уголовным судом декабриста женатых было только 22 человека. В российском дворянском обществе того времени мужчины женились, как правило, где-то в возрасте плюс-минус 30 лет, а подавляющее большинство заговорщиков на момент восстаний (на Сенатской площади и в Черниговском полку) ещё не достигли этих лет, и поэтому просто не успели завести свою семью. Кстати, позже, на поселении в Сибири, в законный или гражданский брак вступили более 40 декабристов (речь идёт о постоянных отношениях – разумеется, отследить какие-то их случайные любовные интрижки дело совершенно безнадёжное, да и не нужное).
После выезда в Сибирь декабристки, как и их мужья, теряли дворянские привилегии и переходили на положение жён каторжан: для них ограничивались права передвижения, переписки, распоряжения своим имуществом. Женам декабристов было запрещено брать с собой детей, а вернуться в Европейскую часть России им не всегда разрешалось даже после смерти мужа. Не все жёны декабристов захотели разделить судьбу своих мужей, некоторым это не разрешил сам император, некоторых заставили родные. К тому же, не надо забывать, что при заключении брака в Российской империи XIX века родители невесты, при желании, имели полное право принудить дочь к браку с нелюбимым человеком (как это случилось с Марией Волконской и Натальей Фонвизиной , например), и внезапно оказаться женой декабриста для такой женщины было шансом избавиться от постылого мужа (справедливости ради – подобной возможностью воспользовались единицы). Однако, среди декабристок были и такие, для которых приговор их мужчинам стал, как это ни странно, неожиданной удачей, предоставив лично им возможность для семейного счастья, недостижимого при более благоприятных обстоятельствах.
Вообще историки, воспевая подвиг верности и любви десяти жён и двух невест “заговорщиков”, причём, как правило, только Волконской , Трубецкой , Анненковой , и, в лучшем случае, ещё Александры Муравьёвой (фамилии и имена которых на слуху), обычно не часто упоминают их сестёр (Бестужевы ) и вдов. Потому что самые первые декабристки были именно вдовами – они не имели выбора, ехать им в Сибирь вслед за мужьями или нет. Таких было две несчастных. Уголовный суд признал их мужей виновными (т.е. декабристами), вскоре после чего они их лишились. Ещё реже вспоминают о детях декабристов, которые после вынесение приговора “по делу декабря 1825 года” стали либо сиротами при живых отцах (причём далеко не все из них дождались своих отцов из Сибири), либо, в том случае, когда за ним следовала мать, лишались обоих родителей. Все знают о том, что Мария Волконская , уезжая в Сибирь к мужу, вынуждена была оставить на попечение родных грудного сына Николая (он скончался в два года). Но на самом деле таких детей декабристов было гораздо больше. И есть какой-то зловещий символизм в том, что в результате поражения восстания на Сенатской площади и выступления Черниговского полка самыми первыми в этом печальном ряду стали круглыми сиротами две маленькие девочки – трёх лет и одного года от роду. Они были родными сёстрами, их отцом был
БУЛАТОВ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ (1793 – 10 января 1826)
Полковник, командир 12-го егерского полка.
Участник Отечественной войны 1812 и заграничных походов, за отличие в сражении под Бауценом награжден орденом Владимира 4 ст. с бантом, за взятие Парижа награжден орденом Анны 2 ст. и золотой шпагой за храбрость, командир 12 егерского полка – 1823. Осенью 1825 получил трехмесячный отпуск и 11.09 прибыл в Петербург, где и встретился с декабристами.
Член Северного общества (принят Рылеевым
9.12.1825), на совещаниях накануне восстания избран одним из его военных руководителей, заместителем “диктатора” князя Трубецкого
. По плану заговорщиков он должен был поднять восстание в Петропавловской крепости.
14-го декабря он, по его словам, был в нескольких шагах от Николая I
(на стороне правительственных войск), имея пару заряженных пистолетов в кармане, но не решился стрелять в императора («сердце отказывало»
). Вечером 14-го декабря сам явился в Зимний дворец и предал себя в руки властей. После ареста Булатов
имел свидание с самодержцем. В январе 1826 впал в глубокую меланхолию и, после нескольких дней голодовки разбил себе голову о стены камеры в Петропавловской крепости. Скончался в госпитале 10-го января 1826 года, задолго до суда и приговора.
Александр Булатов
был вдовцом – за полтора года до восстания, 23-го июня 1824 года, на 23-ем году жизни в родах умерла его жена, Елизавета Ивановна
, в девичестве Мельникова
, оставив ему двух дочерей – Пелагею
и Анну
. По мнению историков, именно скоропостижная смерть любимой супруги сподвигла Булатова
на участие в заговоре декабристов – он просто искал любые средства, чтобы утешить своё горе, забыться. Старшая из его дочерей впоследствии вышла замуж, а младшая постриглась в монахини Бородинского монастыря под именем Досифея
. Вот с этих, забытых всеми историками, девочек Булатовых
, собственно, и надо начинать (в хронологическом порядке) рассказ о женах и детях декабристов.
РЫЛЕЕВА (ТЕВЯШЕВА, ТЕВЯШЁВА, ТЕВЯШОВА) НАТАЛЬЯ МИХАЙЛОВНА (1800 – 31.8.1853)
.
Жена (с 22.01.1819) одного из пяти казнённых декабристов, Кондратия Фёдоровича Рылеева
(1795 – 1826).
Происходила из украинского козацко-старшинского рода на Восточной Слобожанщине, который вёл свою родословную от выходца из Золотой орды Вавилы Тевяша
. Её предки по отцовской линии были острогожскими (по названию городка) козацкими полковниками 61 год, с 1704 по 1765. Родители Натальи Михайловны –
отставной прапорщик Михаил Андреевич
(1763-1822) и Матрёна Михайловна
, в девичестве Зубарева
(?-1856), владели частью имения Подгорное Острогожского уезда Воронежской губернии, где в 1817 году прапорщик 11-ой конной роты 1-го эскадрона Московского драгунского полка Кондратий Рылеев
, воинское подразделение которого располагалось неподалёку от имения Тевяшевых
, в слободе Подгорной у городка Павловска Острогожского уезда Воронежской губернии, и познакомился со своей будущей женой.
Следствием знакомства с Тевяшевым было решение Рылеева стать учителем его дочерей (у Натальи была старшая сестра Анастасия ) – хотя Михаил Тевяшев был очень обеспеченным человеком, он не посчитал нужным заняться образованием своих дочерей, в отличие от трёх сыновей. В результате чего девицы Тевяшевы , хотя и были общепризнанными красавицами, при этом оставались «без всякого образования, даже не знали русской грамоты». Почти за два года регулярных занятий с ними Кондратий Рылеев восполнил эти пробелы в знаниях девушек, за исключением языкового – Наталья так никогда и не научилась хорошо говорить по-французски, что впоследствии стало для неё большой проблемой в светском обществе Петербурга, где, в том числе и по этой причине, она не была принята.
Главным результатом “ликбеза”(чего следовало ожидать) стало страстное взаимное чувство молодого учителя (Рылееву было тогда 22 года) к младшей из его учениц (Тевяшевой было 17) – надо сказать, сначала категорически не поддержанное родителями обоих влюблённых голубков. Родственники жениха считали, что невеста бедна и её содержание ему не под силу (его мать едва сводила концы с концами, а отец Рылеева , скончавшись в 1813 году в Киеве, оставил сыну киевский дом, на который был наложен арест вследствие судебного дела, возбуждённого генералом Сергеем Голицыным против Фёдора Рылеева – управляющего его имениями. Дело тянулось до 1838 года, и только дочка Кондратия Рылеева , Анастасия , смогла получить наследство своего деда – через 25 лет после его смерти, и через 12 лет после казни своего отца). Родители невесты тоже выражали сомнение в его способности устроить судьбу их дочери (простыми словами – он был голодранцем без каких-либо карьерных перспектив в будущем). Впрочем, в июне 1818 года Рылеев получил долгожданное согласие матери на брак. От отца невесты, который проявил твёрдость в своём отказе, декабрист получил согласие очень экстравагантным способом: поднёс заряженный пистолет к своему виску и пообещал застрелиться на его глазах, если тот не отдаст за него свою дочь. Старик сдался – впрочем, поставив последним условием свадьбы отставку с военной службы жениха. В декабре 1818 года Рылеев вышел в отставку, 22 января 1819-го в Острогожске состоялась свадьба, а 23 мая 1820 года у Рылеевых родилась дочь Анастасия . Осенью того же года семья окончательно переехала в северную столицу.
Однако, несмотря на то, что в основе отношений Рылеева и его жены была искренняя взаимная любовь, отразившаяся во многих стихотворениях поэта («Н. М. Тевяшовой», «Извинение перед Н. М. Т.», «Акростих», «Триолет Наташе» и других), их семейная жизнь, особенно для Натальи Михайловны , оказалась очень несчастливой.
Во-первых, деньги, которые добывал Рылеев , его семье, по-видимому, не доставались. К тому же бесследно исчезли 15 тысяч рублей (более чем приличная сумма по тем временам, на эти деньги можно было купить небольшое поместье с землёй и крепостными), полученные Натальей Михайловной в качестве приданого. Рылеев , будучи успешным финансистом и издателем, в частной жизни был самым настоящим скопидомом. Наличных денег супруге он почти не давал, семья жила «в кредит». После смерти мужа Наталья Михайловна ещё долго выплачивала долги портному, кузнечному мастеру, столяру, владельцам фруктовой и съестной лавок, аптекарю и учительнице дочери.
Во-вторых, Рылеев никогда не отличался супружеской верностью, и его жена об этом знала. Окончательно отношения в семье испортились в конце 1824 года. По-видимому, одной из главных причин охлаждения поэта к супруге явилась смерть в сентябре 1824 года их годовалого сына Александра . В светских и литературных кругах столицы ходили упорные слухи, что Рылеев «не живет дома, что он часы своих досугов посвящает не супруге, а другим» . В глазах современников он «не слыл отличным семейным человеком», «казался холоден к семье». Последние утверждения совершенно справедливы, и вполне объясняются тем обстоятельством, что сам Кондратий Фёдорович никогда не знал родительской ласки и внимания, не жил в любящей, счастливой семье. Дело в том, что его мать отдала своего единственного сына (причём позднего, ей самой было почти 40 лет, когда он родился, её мужу исполнилось 50) на обучение в 1-ый кадетский корпус в С.-Петербурге в возрасте всего лишь 4,5 лет (!), сделав, таким образом, сиротой при живых родителях – что, безусловно, оказало самое серьезное (негативное) влияние на формирование его характера и взглядов. Впоследствии Рылеев часто упрекал свою мать в том, что она слишком рано “лишила его родительских ласк” – главным образом для того, чтобы тянуть из неё деньги. Но дело в том, что уже где-то через два-три года после его рождения семья родителей Рылеева практически распалась. По очень пикантной причине. Анастасия Матвеевна Рылеева стала любовницей незаконнорожденного сына своего мужа, Петра Малютина . Брат Кондратия по отцу был намного старше него, между ними была разница около 23 лет. В отличие от их общего отца, который не добился успеха в карьере, а своих 15 крепостных, полученных в наследство, “прогулял” ещё до рождения Кондратия , Пётр Малютин был успешен и богат. Именно благодаря его интимным отношениям с матерью декабриста последняя получила от него в подарок (который, однако, был оформлен как покупка) деревню Батово (современный Гатчинский р-он Ленинградской области). Отец Кондратия , которого традиционная историография рисует “семейным извергом и деспотом”, служил у своей жены и побочного сына управляющим (деревня была оформлена только на неё, что по тем временам, для замужней женщины, было очень красноречивым скандалом), а позже, получив после смерти своего родственника в наследство дом в Киеве (тот самый), навсегда уехал в Украину. Надо заметить, что для Рылеева отношения его матери со старшим братом никогда не были тайной. Более того – после того, как Пётр Малютин скончался (прокутив почти всё своё состояние) в 1820 году, Кондратий Рылеев стал любовником его вдовы, Екатерины Ивановны (1783- 1869), опекуном детей которой (своих племянников) он являлся после смерти брата.
Таким образом, будущий декабрист последний раз видел своего родного отца в возрасте около 4 лет, потом только переписывался с ним. Что же касается матери, то историки обратили внимание на очень показательный момент. Похоронена она на кладбище в селе Рождествено Царскосельского уезда Санкт-Петербургской губернии. Над могилой сын поставил памятник, хорошо сохранившийся до наших дней. На нем лаконичная надпись: «Мир праху твоему, женщина добродетельная. Анастасия Матвеевна Рылеева. Родилась декабря 11 дня 175 , скончалась июня 2 дня 1824» . Год рождения Анастасии Рылеевой , согласно надписи, состоял всего из трёх цифр. А значит, сам Рылеев не имел представления, в каком году родилась его мать.
Поэтому не удивительно, что Кондратий Фёдорович просто не умел жить семейной жизнью. Те шесть лет супружества, в котором он прожил до восстания на Сенатской площади (за исключением, разве что, первых полутора лет), супруги Рылеевы , в основном, проживали по отдельности. Декабрист либо сам часто уезжал из С.-Петербурга, либо оправлял надолго к кому-нибудь из родственников “в гости” жену с дочкой.
Мемуары современников полны описаний внешности Рылеева
, его мнений, поступков, стихов. Однако о его жене упоминается крайне редко, вскользь (кстати, не сохранилось ни одного её прижизненного изображения, да и были ли они). В глазах друзей и знакомых поэта она не была ни женой-единомышленницей, подобно Екатерине Трубецкой
, ни женой-другом, подобно Александре Муравьевой
, ни даже женой несчастной, романтической, покинутой ради «дела», подобно Марии Волконской
. Современники вспоминали Наталью Рылееву
то как женщину «нелюдимую»
, «уклонявшуюся от знакомств»
, то как «добрую, любезную»
хозяйку дома, которая «была внимательна ко всем»
и «скромным своим обращением»
внушала «общее к себе уважение».
Естественно, что о конспиративной деятельности Рылеева
его жена не имела никакого представления. Полной неожиданностью стали для нее события 14 декабря и последовавший затем арест мужа.
Воспоминания декабриста Николая Бестужева
содержат знаменитую сцену прощания супругов накануне решающих событий:
«Жена его выбежала к нам навстречу, и когда я хотел с нею поздороваться, она схватила мою руку и, заливаясь слезами, едва могла выговорить:
- Оставьте мне моего мужа, не уводите его - я знаю, что он идет на погибель…
Рылеев… старался успокоить её, что он возвратится скоро, что в намерениях его нет ничего опасного. Она не слушала нас, но в это время дикий, горестный и испытующий взгляд больших черных её глаз попеременно устремлялся на обоих - я не мог вынести этого взгляда и смутился. Рылеев приметно был в замешательстве, вдруг она отчаянным голосом вскрикнула:
- Настенька, проси отца за себя и за меня!
Маленькая девочка выбежала, рыдая
<Насте Рылеевой
было тогда пять лет>, обняла колени отца, а мать почти без чувств упала к нему на грудь. Рылеев положил её на диван, вырвался из её и дочерних объятий и убежал».
Всегда находившаяся в тени своего супруга, не принятая в светском обществе, одинокая и, в сущности, никому не нужная Наталья Рылеева вдруг получила всеобщий интерес и внимание от совершенно посторонних людей именно в результате ареста и последующей казни своего мужа – не надо забывать, что никто из повешенных 13-го июля 1826 года в Петропавловской крепости не был женат и не имел детей, кроме Рылеева .
Важным для Рылеевой оказалось 19 декабря 1825 года – в этот день она, удрученная арестом мужа и своим полнейшим неведением о том, где он и что с ним, отправила на высочайшее имя прошение: «Всемилостивейший государь! Я женщина, и не могу ни знать, ни судить, в чем именно и в какой степени виновен муж мой; знаю только то и убеждена в сердце, что восприемлющим образ Божий на земли, паче всего, свойственно милосердие. Государь! убитая горестию, с единственною малолетною дочерью припадаю к августейшим стопам твоим; но, не дерзая просить о помиловании, молю об одном только: повелите начальству объявить мне, где он, и допускать меня к нему, если он здесь. О, государь! коль теплыя моления вознесу я тогда ко Всемогущему о долголетнем и благополучном твоем царствовании» .
И хотя на это прошение «высочайшаго соизволения… не последовало» , несколько часов спустя в её квартире в доме Российско-американской торговой компании (как секретарь этой организации, Кондратий Рылеев имел там служебное жильё) появился чиновник, доверенный человек члена Следственной комиссии по делу декабристов, князя Александра Голицына (который был покровителем Кондратия Рылеева в начале его издательской деятельности, и хорошо знал его лично – собственно, именно он, наняв будущего декабриста в качестве своего “пиар-агента”, дал старт его литературной карьере), и сообщил убитой горем Наталье Михайловне о намерении государя оказать ей финансовую помощь.
Голицыну же было сообщено: «Она (Наталья Рылеева) предается неутешной скорби, которую разделяет с нею одна пожилая приятельница <подруга её матери>; других же знакомых не имеет. Со слезами благодарности выслушала она о милосердствующем внимании государя императора. На сделанный же вопрос, не имеет ли в чем нужды, по изъявленному Его величеством Соизволению на оказание ей пособия, отвечала, что у ней осталось еще 100 рублей после мужа, что ни о чем не заботится, имея одно желание увидеться с мужем, о чем подала всеподданнейшую просьбу лично Его императорскому величеству в 12 часов утра; и за то уже благодарит Бога и государя, что получила письмо от мужа, но то ее печалит, что не знает, где он и что с ним будет. За сим снова предалась она скорби и слезам. Приятельница же её опасается болезненных оттого последствий» .
Вследствие этой записки, очевидно, попавшей в руки царя, Наталья Михайловна в тот же день получила «высочайше пожалованные» две тысячи рублей (большие деньги по тем временам) и разрешение переписываться с мужем. Через три дня после первого царского подарка ей была послана тысяча рублей от императрицы Александры Федоровны . В марте 1826 года Голицын уведомил Рылееву о том, что император «всемилостивейше пожаловать Вам соизволил единовременно две тысячи рублей ассигнациями». Итого пять тысяч рублей. Для сравнения: в царской армии того времени ГОДОВОЕ жалованье капитанов, штабс-капитанов, ротмистров и штабс-ротмистров составляло 400–495 руб. Подпоручики (а именно в таком звании уволился из армии Кондратий Рылеев ) получали в год от 236 до 325 рублей жалованья. Вслед за императором и Голицыным помощь Наталье Михайловне стали оказывать и частные лица – её положение беззащитной “жены государственного преступника” с 5-летней дочерью на руках было исключительно трогательным и даже романтичным, и вызывало искреннее сочувствие и сострадание у совершенно незнакомых Рылеевой людей. Смерть мужа сделала Наталью Михайловну ещё более «интересной» в глазах и верховной власти, и русского образованного общества. Сразу же после казни Николай I возложил на князя Голицына обязанность сообщать ему «о состоянии несчастной госпожи Рылеевой» , ставить в известность о её нуждах. На следующий день после повешения заговорщиков императрица-мать Мария Федоровна , жившая тогда в Москве и еще не получившая сведений о совершении казни, спрашивала князя Александра Голицына : «Вы писали, что жена Рылеева интересна; что теперь с этой несчастной?»
Вдове казнённого преступника была назначена пенсия – три тысячи рублей в год; с момента её второго замужества ту же сумму ежегодно получала дочь Анастасия . «Многие, вероятно, будут крайне удивлены, когда узнают, что государь сей в отношении семейства важнейшего из государственных преступников простер великодушие свое гораздо далее: вдова Рылеева, находившаяся тогда в весьма затруднительном положении, получила семь или шесть тысяч рублей вспомоществования; и не только дочь его, но и внука приняты были впоследствии первая – в Патриотический, а вторая – в Елисаветинский институты на счет сумм его величества» .
В 1829 году девятилетняя Анастасия Рылеева действительно была помещена на казённое содержание в Патриотический институт. В институт, куда Наталья Михайловна отдала дочь, принимались, согласно правилам, прежде всего дочери погибших на войне офицеров. На первых порах Анастасии Рылеевой пришлось нелегко. Одна из воспитанниц вспоминала впоследствии, что её появление в институте вызвало ропот, девочки почувствовали себя «несчастными»: «К нам, патриоткам, отдали дочь бунтовщика!» Но институтское начальство быстро смирило гнев юных патриоток. Воспитанниц убедили, что «царь милосерд, он простил, принял сироту на свое попечение» . А следовательно, «обижать ребенка-сироту» значило нарушать царскую волю, поступать непатриотично.
Следует отметить, что «милости» императора, Голицына и рядовых «верноподданных» не означали для Натальи Михайловны отречения от памяти мужа – собственно, этого от неё никто и не требовал. Уже 23-го августа 1826 года, на сороковой день после смерти Рылеева , она устроила у себя дома «поминальный обед», о котором прекрасно знали власти. Более того – молодая вдова знала, где именно похоронен её муж – несмотря на то, что место погребения казненных мятежников считалось страшной государственной тайной.
В конечном итоге Наталья Рылеева вернулась к себе на родину, в село Подгорное Острогожского уезда, к своей матери (её отец умер ещё в 1822 году), достаточно обеспеченной вдовой, причём с постоянным пансионом – который, хоть это и выглядит, мягко говоря, странно, её муж обеспечил ей своей смертью. В октябре 1833 Рылеева вышла замуж во второй раз – за острогожского помещика, поручика в отставке Г. И. Куколевского , переселившись в его имение Судьевку, верстах в 12 от Подгорного. В этом браке, судя по всему, Наталья Михайловна была намного счастливее, чем в браке с Рылеевым . У супругов было две дочери, из которых до взрослого возраста дожила одна – Варвара (1837-1865) – кстати, она в возрасте 17 лет вышла замуж за 21-летнего грузинского князя Константина Чавчавадзе , через год, в 18 лет, примерно в одно время, родила сына Семёна и овдовела. Наталья Михайловна скончалась 31-го августа 1853 года, в возрасте 53 лет – за три года до амнистии декабристам, позволившей тем из них, кто остался в живых, вернуться из Сибири.
Что касается единственной дочери Кондратия Рылеева , Анастасии (1820-1890) – после окончания Патриотического института она 31-го августа 1842, в 22 года, вышла замуж за отставного поручика Ивана Александровича Пущина . Молодожёны поселились в имении жениха, селе Кошелевке Тульской губернии. У супругов было девять детей, из которых дожили до взрослого возраста четверо. В 1858 году дочь Рылеева отыскал вернувшийся из Сибири друг её отца (и одноклассник Пушкина по Лицею), декабрист Иван Пущин – он остался должен Кондратию Рылееву 430 рублей серебром, и теперь вернул свой долг его дочери. В письмах друзьям об этой встрече он упоминал, что дочь была очень похожа на своего отца: «Она мне напомнила покойника быстротою взгляда и верхней частию лица – видно, женщина с энергией…»
Кондратий Рылеев и Анастасия Рылеева. Дочь, действительно, была очень похожа на своего отца.
ПОЛИВАНОВА (ВЛАСЬЕВА) АННА ИВАНОВНА (1807 – 1846)
. Одна из самых молодых декабристок – в 1825 году ей было всего 18 лет. Жена декабриста Ивана Юрьевича Поливанова
(1798/1799 – 5.09.1826), отставного полковника лейб-гвардии Кавалергардского полка. Члена петербургской ячейки Южного общества (1824), который участвовал в деятельности Северного общества.
Арестован в Москве – 28.12.1825, доставлен в Петербург на городской караул, 2.01.1826 переведен в Петропавловскую крепость («присылаемого Поливанова содержать под арестом»
) в №2 бастиона Анны Иоанновны, 30.1. показан в №8 Никольской куртины.
Осужден по VII разряду и по конфирмации 10.07.1826 приговорен в каторжную работу на 2 года, срок сокращен до 1 года – 22.08.1826. По рапорту доктора Элькана от 31.08.1826: «Содержащийся в здешней крепости в куртине между бастионом Екатерины I и Трубецкого в №15 лишенный чинов и дворянского достоинства Поливанов заболел сильными нервическими судорожными припадками при значительном расслаблении всего корпуса»
, отправлен в Военно-сухопутный госпиталь – 2.09.1826, где и умер. Похоронен на Смоленском кладбище.
О самой Анне Ивановне не известно практически ничего, кроме того обстоятельства, что весь период ареста и следствия по делу декабристов пришёлся на её первую беременность, которую она по этой причине переживала очень тяжело. Единственный сын декабриста, Николай , родился в июле 1826 года, вскоре после вынесения приговора декабристам, и лишился отца в возрасте двух месяцев отроду. Никакие подробности дальнейшей судьбы вдовы декабриста и его сына историкам не известны.
ТРУБЕЦКАЯ (ЛАВАЛЬ) ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА (1800 – 1854)
Дочь французского эмигранта, марсельского дворянина Ивана Степановича Лаваля
(Жан-Шарль-Франсуа де Лаваль де ла Лубрерьед
)(1761 – 1846), графа (возведён в звание королём Людовиком XVIII
в 1814 году в благодарность за многотысячный “кредит”, который предоставил ему отец декабристки). Приехав в Россию, сначала служил учителем в Морском кадетском корпусе, при императоре Александре I
был членом главного правления училищ. Позже служил в Министерстве иностранных дел и редактировал «Journal de St. Pétersbourg».
Со стороны матери, Александры Григорьевны Козицкой
(1772 – 1850), декабристка была внучкой киевлянина, представителя украинского шляхетского козацко-старшинского рода, Григория Васильевича Козицкого
(1724-1775), кабинет-секретаря Екатерины II
, и наследницы “мясниковских миллионов”, Екатерины Ивановны Мясниковой
(1746 – 1833), в честь которой она была названа. Прадед Трубецкой
, Иван Семёнович Мясников
(1710 – 1780) был старовером, симбирским купцом и богатейшим российским промышленником. Вместе с двумя своими шуринами (братьями жены) – Яковом
и Иваном Твердышевыми
– он владел 15 металлургическими предприятиями. Их заводы в конце шестидесятых – начале семидесятых годов XVIII века выплавляли 22-23 % меди и 12-13 % железа России. В непосредственном управлении Мясникова
находились чугуноплавительные и железоделательные предприятия. Кроме того, Мясников
владел суконными фабриками и мельницами в Симбирском наместничестве. Братья Твердышевы
умерли бездетными, оставив всё своё состояние младшей сестре – прабабушке Трубецкой
. Таким образом, четыре дочери Ивана Мясникова
(бабушка декабристки была самой младшей) стали наследницами восьми заводов (остальные были разрушены во время восстания Пугачёва) и 76 тысяч душ крепостных крестьян – самыми богатыми невестами Российской империи своего времени. При разделе имения бабушка Трубецкой
, Екатерина Ивановна
, получила Катав-Ивановский, Усть-Катавский, Архангельский медные заводы и Воскресенский горнодобывающий завод, которыми сама успешно управляла.
Дворец родителей Екатерины Трубецкой в центре С.-Петербурга, на Английской набережной. В этом доме она выросла. Сейчас в нём расположен Конституционный суд России.
Интересна история женитьбы родителей Екатерины Трубецкой
.
Её мать, влюбившись в своего будущего мужа, и слышать не хотела о других женихах. Но бабушка декабристки, Екатерина Ивановна
(дедушка к тому времени уже умер), воспротивилась столь неравному браку. Тогда влюблённая Александра
написала всеподданейшую просьбу и опустила её в специальный ящик, поставленный у дворца императора Павла I
.
Павел Петрович
пожелал разобраться в прошении и потребовал разъяснений от Екатерины Ивановны
. Та в качестве причины отказа на брак дочери сказала, что Лаваль
: «не нашей веры
<отец Трубецкой
остался католиком до конца своих дней>, неизвестно откуда взялся и имеет небольшой чин»
.
Резолюция императора была краткой: «Он христианин, я его знаю, для Козицкой
чин весьма достаточный. Обвенчать через полчаса»
.
Иван Лаваль
и Александра Козицкая
немедленно были обвенчаны в приходской церкви без всяких приготовлений. Александра Григорьевна
принесла мужу огромное приданое, около 20 миллионов, в том числе Воскресенский завод на Урале, которое её муж разумным управлением ещё приумножил. В общем и целом, это был очень счастливый брак, с которым, в конечном счёте, примирилась и бабушка Трубецкой
, завещав перед своей смертью в 1833 году её родителям приличную часть своего состояния. Шестеро детей этой пары (четыре дочери и два сына, Екатерина
родилась в Киеве, который для её матери был родным городом, и была первенцем у своих родителей) росли в любви и роскоши, не зная ни в чём отказа.
Со своим будущим мужем Екатерина Лаваль познакомилась в 1819 году в Париже (она с сёстрами и родителями подолгу жила в Европе), и там же вышла замуж за князя Сергея Трубецкого 16(28) мая 1820 года – венчание состоялось в русской православной церкви на улице Берри. Брак, безусловно, был заключён по любви. Жених был потомком великокняжеских и царских родов (по отцу Трубецкой был потомком великого князя Литовского Гедимина, а его мать происходила из грузинского царского рода). Невеста, хотя и была дочерью французского графа, с точки зрения снобов была весьма сомнительного происхождения, зато у неё было очень богатое приданое.
Екатерина Ивановна Лаваль. Портрет работы Сесиль Моудет. Париж, 1820. Картина написана незадолго до её замужества.
Для княгини Екатерины конспиративная деятельность её мужа не была тайной. Она лично была знакома со всеми его друзьями-заговорщиками, которые свободно обсуждали дела тайных обществ даже в её присутствии – особенно в последний год перед восстанием, на киевской квартире Трубецких . Но для неё был неприемлем террор и насильственные действия, она говорила Сергею Муравьеву-Апостолу : «Ради бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас и сложите свои головы на плахе».
Екатерина Трубецкая первая из жён декабристов добилась разрешения отправиться за мужем в Сибирь. Трубецкой был отправлен закованным по этапу 23.07.1826, Екатерина Ивановна выехала из С.-Петербурга 27.07. Надо отметить, что её родители полностью поддержали и решение дочери разделить судьбу мужа, и потом, в Сибири, Трубецкие всегда были прекрасно финансово обеспечены благодаря заботе родных Екатерины Ивановны .
«Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя. Я все готова снести с тобою, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе.
Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать. Меня будущее иногда беспокоит на твой счет. Иногда страшусь, чтоб тяжкая твоя участь не показалась тебе свыше сил твоих… Мне же, друг мой, все будет легко переносить с тобою вместе, и чувствую, ежедневно сильнее чувствую, что как бы худо нам ни было, от глубины души буду жребий свой благословлять, если буду я с тобою»
(Из письма Екатерины Трубецкой
мужу в Петропавловскую крепость, декабрь, 1825 г.)
В сентябре 1826 она прибыла в Иркутск, а мужа с партией ссыльных уже отправили в Нерчинские рудники, о чем она не знала. В Иркутске Трубецкая провела 5 месяцев, всё это время губернатор Цейдлер , по предписанию из Петербурга, уговаривал её вернуться назад, не давая подорожную для дальнейшего пути, угрожая после того, как она откажется от своего дворянского звания, отправкой вслед за мужем пешком в кандалах по этапу. Однако Екатерина Ивановна оставалась твердой в своём решении. Через некоторое время туда же прибыла и Мария Волконская .
Только в феврале 1827 года состоялась первая встреча Екатерины и Сергея Трубецких в Благодатском руднике. Вместе с Марией Волконской за 3 рубля 50 копеек они поселились в покосившейся хибаре со слюдяными окнами и дымящей печкой. «Ляжешь головой к стене – ноги упираются в двери. Проснешься утром зимним – волосы примерзли к бревнам – между венцами ледяные щели «. Через щель в тюремном заборе Екатерина Трубецкая увидела своего князя, в кандалах, худого и осунувшегося, заросшего бородой, в оборванном тулупчике – и упала в обморок.
Дом Трубецкой и Волконской в Благодатском руднике
Первые месяцы в Благодатском руднике были самыми тяжелыми для них. Каково было выросшей в роскоши во дворце женщине самой топить печку, носить воду, стирать белье, готовить еду, штопать одежду мужу. В сентябре 1827 декабристов перевели в Читу, где условия значительно облегчились. Для жен декабристов выстроили целую улицу деревянных домиков и назвали ее Дамской. А в 1829 году декабристам разрешили снять кандалы.
В 1830 году в семье Трубецких произошло важное событие, которого они, и, в первую очередь, Екатерина Ивановна , ждали почти десять лет. 2-го февраля у них родился их первый ребёнок, дочь Александра . До этого, на протяжении девяти лет, их брак оставался бесплодным. Никакие самые лучшие врачи, в том числе и европейские, не могли помочь Трубецкой забеременеть. Даже Баден-Баден со своими лечебными водами не дал никаких результатов. В Сибири же того времени был бум лечения различных болезней с помощью целебных источников – в переписке декабристов сохранилось очень много упоминаний об этом, и Трубецкая (на своё счастье) тоже отдала дань этой моде. Екатерина Ивановна , разумеется, никогда бы даже не узнала о лечебных сибирских водах, если бы её муж не был приговорён к сибирской каторге. В общем, это как раз случай из серии “Не было бы счастья, да несчастье помогло”.
Всего Трубецкая родила семерых детей, последнего ребёнка – в 44 года. Трое из них умерли в раннем детстве. А две дочери – Елизавета и Зинаида – имели “удовольствие” увидеть своими глазами советскую власть – первая умерла в 1918 году (в Симферополе), вторая – в 1924 (в Орле).
В конце 1839 г. истек срок каторги для Сергея Петровича . Трубецкие получили приказ выехать на поселение в с. Оёк в 30 верстах от Иркутска. Переезд на новое место был омрачен смертью младшего сына Владимира , который прожил всего год. Эта первая для четы Трубецких утрата ребёнка была особенно тяжёлой. Через год в Оёке они похоронили ещё одного сына, 5-летнего Никиту . Именно с этого времени здоровье Екатерины Ивановны стало вызывать опасения, да такие, что 28-го января 1842 года, опасаясь скорой смерти, Трубецкая даже написала завещание, в котором просила своих сестёр позаботиться о детях и муже.
Князь Сергей Трубецкой после возвращения из Сибири
В 1845 году, в результате постоянных прошений к властям матери Трубецкой , графини Лаваль , её семье было позволено постоянно жить в Иркутске – с тем, чтобы глава семейства время от времени приезжал к жене и детям из Оёка (посёлок находился в 30 верстах от Иркутска) – что, впрочем, оказалось всего лишь формальностью, и Трубецкие воссоединились в просторном двухэтажном доме в Знаменском предместье, который купила для них Александра Григорьевна Лаваль . Этот дом принадлежал ранее иркутскому губернатору Цейдлеру (да-да, тому самому, который задержал Трубецкую в 1826 году на 5 месяцев, пытаясь отговорить её от дальнейшего путешествия в Сибирь), и был расположен близ Знаменского монастыря, за рекой Ушаковкой, с обширным садом при доме. В 1908 году он сгорел во время пожара.
Дом этот вскоре стал известен в Иркутске и окрестностях благодаря безграничной доброте его хозяйки. Странники, бездомные, нищие всегда находили здесь приют и внимание. О том, что дом Трубецких всегда “набит слепыми, хромыми и всякими калеками” , писал декабрист А.Н. Сутгоф в письме к декабристу И.И. Пущину .
Дом Трубецких , как и дом Волконских , был настоящим центром встреч и общения декабристов, живших на поселении вблизи Иркутска. “Обе хозяйки – Трубецкая и Волконская – своим умом и образованием, а Трубецкая – и своею необыкновенной сердечностью были как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию” , – писал позднее в своих воспоминаниях воспитанник декабристов и частый гость в их домах, врач Н.А. Белоголовый . Даже сам генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев с супругой бывал в гостеприимном доме княгини, тем более, что его жена была француженкой по происхождению, что, безусловно, сближало её с наполовину француженкой Екатериной Ивановной .
Кроме заботы о детях, на плечах Трубецкой лежала забота о воспитанниках, которые как бы сами собой появлялись в её доме. В их семье воспитывалась дочь декабриста Михаила Кюхельбекера , Анна (1834 – ?). Вторая дочь М.К. Кюхельбекера , Юстина (1836 – ?), хотя и была определена в сиротский дом, большую часть времени проводила у Трубецких . У них же воспитывался сын ссыльнопоселенца А.Л. Кучевского , Фёдор , жила старшая дочь бедного чиновника Неустроева Мария , ровесница Саши Трубецкой , и ещё одна подружка старших девочек Трубецких , Анна (по неподтверждённым источникам – сестра декабриста Бечасного ).
В 1842 году две старшие дочери Трубецких
, хлопотами их бабушки Лаваль
(которая так никогда и не увидела своих внучек, как и они её) были приняты в только что открытый в Иркутске институт благородных девиц, который обе закончили с золотыми медалями.
Их младший брат, Иван
, был определён в иркутскую гимназию, где тоже учился с отличием – сказывалось прекрасное домашнее образование, которое дала своим детям Екатерина Ивановна
.
В 1845 году Трубецкие похоронили своего самого младшего, последнего ребёнка, годовалую дочь Софью , рождение которой значительно подорвало и без того слабое здоровье Трубецкой .В следующем году в Сибирь пришла весть о смерти отца Екатерины Ивановны , Ивана Лаваля . Эти события окончательно подкосили здоровье декабристки. Ревматические боли в суставах стали постоянными, у неё обнаружили грыжу, из-за которой она не могла самостоятельно ходить – её возили по дому и саду в деревянном кресле на колёсиках. После сообщения о смерти матери в 1850 году у Трубецкой диагностировали чахотку (туберкулёз).
В 1851 году в Иркутск приехал сын декабриста В.Л. Давыдова Пётр Васильевич (1825–1912), отставной поручик лейб-гвардии Конного полка, чтобы познакомиться с друзьями своих родителей, а 19 января 1852 года состоялась его свадьба с Елизаветой Сергеевной Трубецкой . Супружеский союз детей декабристов основал, таким образом, “декабристскую династию”.
Вслед за Елизаветой , 12-го апреля 1852 года, вышла замуж и старшая дочь Трубецких , Александра Сергеевна – за кяхтинского градоначальника Н.Р. Ребиндера (1810–1865). При первом сватовстве Ребиндеру было отказано. Он был вдовцом, вдвое старше своей избранницы, имел двенадцатилетнюю дочь от первого брака Надежду (1840 – ?), которая была всего на 10 лет младше своей предполагаемой мачехи. Однако Трубецкие видели в нём достойного, честного и благородного человека, сочувствовавшего идеям декабристов, что само по себе являлось в их глазах достаточной рекомендацией для того, чтобы принять его в свою семью. Я.Д. Казимирский писал И.П. Корнилову : «Градоначальник кяхтинский Ребиндер приезжал на днях сюда. Ещё молод, ваших лет. Вдовец и недурён собою, ловок, образован; очень деловой и благонамеренный человек, характера весьма сурьёзного, но в обращении весьма любезного» . После свадьбы супруги Ребиндер уехали в Кяхту.
Дочери Трубецких. Слева – Зинаида, в замужестве Свербеева. Справа – Елизавета, в замужестве Давыдова.
Трубецкой так описывал в письме к младшей сестре своей жены, Зинаиде Лебцельтерн (жене австрийского посла в России) её состояние после отъезда дочерей: “…Несмотря на то, что она желала их замужества и знала, что они счастливы, разлука с ними была ей очень тяжела… После отъезда Лизы она стала худеть, потом ночами стала появляться испарина, ревматические боли в лопатках, сухой кашель после прошлой весны, который с большим трудом удалось привести к отхаркиванию, и который свидетельствовал о поражении лёгких…”
Екатерина Ивановна Трубецкая скончалась ранним утром 14-го октября 1854 года, от рака лёгких. Ей было без малого 54 года, из которых 28 она прожила в Сибири. Похоронили её 17-го октября в ограде Знаменского монастыря, рядом с могилами её трёх умерших детей. На похоронах присутствовали все живущие в иркутской колонии декабристы и весь Иркутск во главе с генерал-губернатором Н.Н.Муравьёвым .
Через два года после её смерти, когда была объявлена амнистия декабристам, Сергей Трубецкой сначала отказался ею воспользоваться, чтобы вернуться в европейскую часть Российской империи – он не хотел навсегда оставлять могилу жены. Друзья и родные с трудом убедили его, всё-таки, покинуть Сибирь ради единственного сына – Ивану Трубецкому исполнилось 13 лет, как наследник своего отца (декабристу вернули все права дворянства, кроме княжеского титула, который, однако, получил его сын), ему было необходимо получить образование, соответствующее положению в обществе его семьи. Интересно, что после возвращения из Сибири Сергей Трубецкой вместе с семьёй своей дочери Александры Ребиндер осел в Киеве. За полгода до своей собственной смерти он похоронил свою старшую дочь – Александра Сергеевна умерла в июле 1860 года, в возрасте всего лишь 30 лет, от чахотки. Сам князь скончался 22-го ноября 1860 года, в возрасте 70 лет, на следующий день после дня рождения своей любимой жены.
PS. На заглавной иллюстрации – финальный кадр из фильма “Звезда пленительного счастья” (“Ленфильм”, 1975 год, режиссёр Владимир Мотыль), посвящённый судьбе декабристов и их жён.
Семья Екатерины Трубецкой
У Екатерины Ивановны долго не было детей, только через девять лет в Чите родился их первенец - дочь Александра.
Александра Сергеевна (2.2.1830, Чита - 30.7.1860, Дрезден; похоронена в С.-Петербурге), умерла от чахотки, с 1852 года жена Н. Р. Ребиндера (1810-1865).
Елизавета Сергеевна (16.1.1834, Петровский завод - 11.2.1918, Симферополь), замужем за П. В. Давыдовым (1825-1912), сыном декабриста В. Л. Давыдова.
Никита Сергеевич (10.12.1835, Петровский завод - 15.9.1840, с. Оек; похоронен в Иркутске)
Зинаида Сергеевна (6.5.1837, Петровский завод - 11.7.1924, Орел), жена Н. Д. Свербеева (1829-1859), его брат А. Д. Свербеев.
Владимир Сергеевич (4.9.1838, Петровский завод - 1.9.1839, Иркутск)
Иван Сергеевич (13.5.1843, с. Оек - 17.3.1874, Москва).
Софья Сергеевна (15.7.1844, с. Оек - 19.8.1845, Иркутск).
26.10.1854
Жена Декабриста
Екатерина Лаваль родился 3 декабря 1800 года в городе Санкт-Петербург. Девочка являлась дочерью французского эмигранта, члена Главного правления училищ, позднее, управляющего 3-й экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел Ивана Степановича Лаваля и Александры Григорьевны Козицкой, наследницы капиталов Ивана Семеновича Мясникова, хозяйки известного петербургского салона. По отзывам современников, Екатерина представляла собой обаятельную, веселую девушку с прекрасным голосом.
В Париже в 1819 году Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, а 28 мая 1820 года вышла за него замуж. Князь оказался на десять лет ее старше и считался завидным женихом: знатен, богат, умен, образован, прошел войну с Наполеоном и дослужился до полковника.
Карьера его еще не казалась закончена, и Екатерина имела шансы стать генеральшей. Спустя пять лет после свадьбы вдруг выяснилось, что Сергей Трубецкой вместе с друзьями готовил восстание и ее мужа арестовала и впоследствии приговорили к ссылки на каторгу.
Уже через день после того, как под конвоем фельдъегерей в Сибирь отправился декабрист Сергей Трубецкой, за ним выехала его супруга княгиня Екатерина. Произошло это 24 июля 1826 года. Декабристов отправляли тайно, и жена не знала, что едет буквально по следам мужа. Ей предстояло преодолеть почти 6 тысяч верст тяжелейшего пути. Но мужественная женщина готова все перенести, чтобы находиться рядом с супругом.
После приезда в Иркутск ее наконец ознакомили с положением о женах ссыльно-каторжных и с условиями, на которых допустят к мужу. Екатерина должна подписать отказ от прав, свойственных ее званию и состоянию, и согласиться не вести переписку и не получать денег в обход заводского начальства. Свидание с мужем дозволялось во время и место, определенное тем же начальством. Приняв эти условия, Трубецкая доставлена в Благодатский рудник, где 10 февраля 1827 года ей наконец позволили увидеть мужа.
В подобных условиях женщинам предстояло прожить многие годы. Конечно, постепенно тюремный быт обустраивался, появились какие-то послабления, для того, чтобы их добиться, Екатерина даже вступала в переписку с Бенкендорфом. Но самые тяжелые испытания ждали в Петровском заводе, где для декабристов построена специальная тюрьма. Когда декабристов туда перевели, женщинам пришлось жить в тюремных камерах.
Только в 1845 году Трубецкой разрешили поселиться в Иркутске, где дети смогли получать образование. Дом, где жила Екатерина Ивановна стал настоящим центром для встреч декабристов, многие из которых уже вышли на поселение и жили вблизи Иркутска.
Спокойная жизнь в Иркутске омрачалась частыми болезнями Екатерины, чье здоровье подорвано тяжелыми условиями жизни в казематах и домах при рудниках.
Весной 1854 года женщина снова тяжело заболела и уже не смогла подняться. Екатерина Ивановна Трубецкая в 7 часов утра 26 октября 1854 года скончалась. В последний путь декабристку пришел проводить буквально весь Иркутск. В траурной процессии рядом с декабристами и простыми людьми шли генерал-губернатор, офицеры и чиновники. Похоронили Екатерину Ивановну в Знаменском монастыре, рядом с могилами умерших ранее детей Никиты и Софьи. И в наши дни на могиле этой удивительной женщины всегда лежат живые цветы.
40 выбрали
"Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя. Я все готова снести с тобою, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе.
Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать. Меня будущее иногда беспокоит на твой счет. Иногда страшусь, чтоб тяжкая твоя участь не показалась тебе свыше сил твоих... Мне же, друг мой, все будет легко переносить с тобою вместе, и чувствую, ежедневно сильнее чувствую, что как бы худо нам ни было, от глубины души буду жребий свой благословлять, если буду я с тобою".
Из письма Екатерины Трубецкой мужу
в Петропавловскую крепость, декабрь 1825 г.
12 мая 1821 года в маленькой православной церкви при русском посольстве в Париже под венцом у алтаря она поклялась быть с ним в горе и радости, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит их. В этот день двадцатилетняя графиня Екатерина Лаваль стала княгиней Трубецкой. Она вышла замуж за армейского капитана и у нее имелись все шансы вскоре стать генеральшей.
Екатерина Трубецкая была рождена наполовину француженкой. Она появилась на свет 27 ноября 1800 года в семье французского эмигранта Жана-Шарля-Франсуа де Ла Валля , бежавшего в Россию от Великой французской революции и принявшего здесь имя Иван Степанович , и богатой купеческой наследницы мясниковских миллионов Александры Григорьевны Козицкой , владелицы двух имений в Пензенской и Владимирской губерниях с двадцатью тысячами крепостных душ, большого горнодобывающий завода на Урале и золотых приисков. Семья Лавалей слыла несметно богатой, их капитал оценивался в 2 миллиона 600 тысяч рублей серебром. В свое время Александра Григорьевна ссудила находившемуся в эмиграции королю Франции Людовику XVIII 300 тысяч франков, за что позднее Лавалей отблагодарили по-королевски: в 1814 году Иван Степанович был возведен в графское достоинство королевства Французского, переходящее на всех его потомков.
В России же он начинал как простой преподаватель Морского кадетского корпуса, затем 30 лет служил в Министерстве иностранных дел начальником департамента, став довольно крупным дипломатом. В табеле о рангах с 1800 года Лаваль занимал IV класс, обладая придворным титулом камергера, а в 1819г. перешел в III класс, получив гражданский чин тайного советника. Наверняка к этим продвижениям мужа-иностранца по службе приложила руку его состоятельная жена-купчиха. Как раз в 1800 году в семье появился первенец – Каташа, как ласково называли Екатерину Ивановну родные, а табельные чины давали право на потомственное дворянство.
Детство и юность Екатерины, старшей из трех дочерей Лавалей, протекали беззаботно и счастливо. Воспитанная среди роскоши, она с малолетства видела себя предметом внимания и попечения как отца, который нежно любил ее, так и матери. Катерина Ивановна считалась завидной невестой, многие знатные женихи добивались ее руки. Хотя она и не слыла особенной красавицей, но "всякого обвораживала своим добрым характером, большими выразительными глазами, приятным голосом и умною, плавною речью". Она была весьма образованной и начитанной барышней, знала языки, хорошо пела, отлично играла на фортепьяно. Немалое влияние в образовательном отношении оказало на нее знакомство с представителями европейской дипломатии, которые часто бывали в их доме.
Помпезный особняк ее родителей на Английской набережной в Петербурге возвышался настоящим дворцом. Гранитные львы на входе, античные колонны, изысканные интерьеры внутри – высокие лепные потолки, полы, выложенные мраморной мозаикой из дворцов римских императоров Нерона и Тиберия. Лавали собрали бесценную художественную сокровищницу – полотна Рембрандта, Рубенса, античные мраморные статуи, греческие вазы с тысячелетними историями, коллекция египетских древностей, фарфоровая посуда с вензелями, домашняя библиотека размером в 5 тысяч книг по истории, философии, экономике, искусству – этот центр культурной жизни Петербурга славился далеко за пределами Российской империи. Ни в одном салоне северной столицы не устраивалось тогда таких великолепных балов, светских раутов, дипломатических приемов, спектаклей и праздников, литературных и музыкальных вечеров с участием известных артистов, изысканных обедов на 300-400, а то и 600 человек. Гостей принимали по средам и субботам, здесь перебывал весь петербургский бомонд во главе с императором Александром I, здесь читали свои сочинения Жуковский, Карамзин, Грибоедов, Пушкин, Вяземский.
На рождественском балу 1818 года Каташа танцует с великим князем Николаем Павловичем, будущим императором Николаем I. Молодые и беспечные, они весело щебечут на французском, шутят, беседуют о древнеримской литературе, об английских традициях и русских былинах. Великий князь очарован этой милой девушкой, он галантен и вежлив как никогда, и назовет ее "Самой просвещенной девицей высшего света". Никто из этих двоих тогда не предполагал, что балы окажутся не единственным местом и поводом для их встреч.
Весной 1820 года Лавали отправятся из Петербурга в Париж, на историческую родину отца семейства, и там Катерина встретит свою судьбу.
Впервые она услышала о заслуженном герое Отечественной войны 1812 года от парижской кузины Татьяны, и уже до знакомства с ним знала, что князь Сергей Петрович Трубецкой доблестно сражался, имел множество орденов и наград и два боевых ранения. Поначалу Трубецкой совсем не приглянулся юной княгине, не о таком кавалере она мечтала.
Он был старше ее на 10 лет, скрытный и замкнутый, с некрасивыми чертами лица, долговязый и не умеющий танцевать. Но постепенно их знакомство развивалось, им было интересно беседовать обо всем.
Князя сразил ее интеллект и душевные качества, впервые встретил он такую образованную и любознательную женщину. А она впервые полюбила. Современники вспоминали, что любовь супругов Трубецких была взаимной и страстной, пышная свадьба в мае 1821 года явилась закономерным следствием их глубоких чувств. "Таким образом устроилась их судьба, которая впоследствии так резко очертила высокий характер Катерины Ивановны и среди всех превратностей судьбы устроила их семейное счастие на таких прочных основаниях, которых ничто не могло поколебать впоследствии ".
Молодожены вернулись в Петербург осенью 1821 года. Вскоре Трубецкой получил звание полковника Преображенского полка и Святую Анну II степени - орден, которым награждали "любящих правду, благочестие и верность". Из строевой службы он вышел еще в 1819 году, перейдя на административную должность старшего адъютанта при главном военном штабе.
Сергей Петрович не скрывал от жены своей политической активности. Он познакомил ее с единомышленниками – в кабинете Трубецкого в доме Лавалей часто проводились совещания тайного общества, при Екатерине открыто велись разговоры о необходимости переустройства общественно-политического уклада в России, в ее ванной хранился литографский станок, использовавшийся для пропагандистских нужд общества. Заговорщики выбрали Трубецкого своим предводителем, диктатором готовящегося восстания. Конечно же, Екатерину Ивановну тревожила судьба мужа и его друзей, однажды она сказала Муравьеву-Апостолу: "Ради бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас и сложите свои головы на плахе ". Она, с детства не переносившая вида крови, бесконечно убеждала мужа в том, что для истинных христиан террор неприемлем, счастье на крови и несчастьях других безнравственно. В той или иной степени родственникам было известно о планах Трубецкого: так мать Екатерины, графиня Александра Григорьевна, собственноручно вышила шелками знамя повстанцев, но диктатору оно не понадобилось.
14 декабря 1825 года полковник Трубецкой не вышел на Сенатскую площадь. И отнюдь не потому, что струсил. Бывший боевой офицер прекрасно понимал, что силы были не равные: отдав команду "Пли", он неминуемо обрек бы повстанцев на гибель, а он не желал кровопролития; он считал восстание преждевременным и плохо подготовленным, к тому же в рядах предводителей произошел раскол и замешательство. Из учебников истории известно, что восстание декабристов было жестоко подавлено. Из донесения чиновника Министерства юстиции С.Н. Корсакова: "Погибших в день восстания 14 декабря насчитывалось 1271 человек, в том числе: 1 генерал, 1 штаб-офицер, 17 офицеров, 93 солдата Московского полка, 69 - Гренадерского, 103 матроса гвардейского Морского экипажа, 17 конногвардейцев. 39-"во фраках и шинелях", 9 - "женского пола", 19 - "малолетних" и 903 - "черни" . Император повелел, чтобы трупы были убраны к утру. В ночь на Неве сделано было множество прорубей, в которые опустили не только трупы, но, как утверждали, и множество раненных, лишенных возможности спастись от ожидаемой их участи".
В день восстания Трубецкой скрывался в доме свояка – австрийского посла графа Людвига Лебцельтерна, где и был арестован в ночь на 15 декабря. Николай I двое суток глаз не сомкнул, лично допрашивая заговорщиков в Зимнем дворце. Поначалу Сергей Трубецкой отрицал свою причастность к заговору. Но когда ему предъявили неоспоримые улики, найденные при обыске в доме Лавалей - конспект "Манифеста к русскому народу" и проект конституции Никиты Муравьева – он якобы упал на колени перед государем и взмолился о прощении и пощаде (как записал в своих дневниках Николай I), однако сам Трубецкой сей постыдный факт отрицал.
Вероятно, Николай I не забыл своих юношеских симпатий к Екатерине Лаваль, поскольку, допрашивая полковника Трубецкого, он упомянул ее: "Какая фамилия, князь Трубецкой гвардии полковник, и в каком деле! Какая милая жена! Вы погубили Вашу жену! " И уже 15 декабря 1825 года император дал Каташе знать, что муж ее останется в живых.
Письмо С.П. Трубецкого жене, Е.И.Трубецкой, из Зимнего дворца,
вторник, 15 декабря 1825 года:
"Друг мой, будь спокойной и молись Богу!.. Друг мой несчастный, я тебя погубил, но не со злым намерением. Не ропщи на меня, ангел мой, ты одна еще привязываешь меня к жизни, но боюсь, что ты должна будешь влачить несчастную жизнь, и, может быть, легче бы тебе было, если б меня вовсе не было. Моя участь в руках государя, но я не имею средств убедить его в искренности. Государь стоит возле меня и велит написать, что я жив и здоров буду. Бог спаси тебя, друга моего. Прости меня.
Друг твой вечный Трубецкой ".
Всего по делу декабристов проходило 579 человек, 79% процентов из них были военными царской армии. Петропавловская крепость с трудом вмещала всех арестованных. Следственный комитет в течение 6 месяцев вел расследование, собирая документы и признательные доказательства. 1 июня 1826 года для вынесения приговора подследственным был учрежден Верховный уголовный суд. Трубецкого осудили как государственного преступника I разряда и приговорили к смертной казни отсечением головы за то, что "умышлял на Цареубийство и соглашался с предложением других; предлагал лишение свободы ИМПЕРАТОРА и ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии при занятии Дворца; управлял Северным тайным обществом, имевшим целью бунт, и согласился именоваться главою и предводителем воинского мятежа, хотя в нем лично и не действовал ". Сразу же после оглашения приговор был смягчен, император даровал Трубецкому жизнь, с лишением всех наград, чинов и дворянства и ссылкой на вечную каторжную работу в Сибирь.
Еще до вынесения приговора Екатерина Трубецкая, воспитанная в патриархальных традициях, твердо решила разделить участь мужа своего, если он останется жив. Она добилась царской аудиенции. Встреча старых знакомых состоялась в доме генерал-губернатора, только теперь бывший великий князь Николай Павлович являлся государем всея Руси, а Екатерина Лаваль - женой государственного преступника. Император всячески пытался отговорить ее от безрассудной затеи отправиться в Сибирь, грозя потерей дворянских привилегий, имущественных прав, всяческими трудностями и лишениями, пожизненным запретом на возвращение в центральную Россию. "Зачем вам оный Трубецкой, а?! Отныне Вы, княгиня, свободны, не связаны более узами супружеского союза с каторжником Трубецким. Мы так хотим. Повелеваем! " А она настойчиво твердила, что согласна на любые условия, лишь бы всегда быть рядом с мужем. Неизвестно, что больше повлияло на Николая – твердость намерений Трубецкой, его давняя к ней симпатия или память о заслугах перед короной Российской империи ее деда, бывшего статс-секретаря Екатерины II Григория Васильевича Козицкого – но под ее натиском Николай I выдал Трубецкой письменное разрешение следовать за мужем на каторгу. "Ну что ж, поезжайте, я вспомню о Вас ", - напутствовал ее император, а императрица Александра Федоровна добавила: "Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем. На Вашем месте и я не колебалась бы сделать то же ".
Екатерина Трубецкая первой из жен декабристов выехала в Сибирь 24 июля 1826 года, на следующий же день после отправки мужа на каторгу. Родители поддержали ее решение, снарядили в дорогу, графиня Лаваль снабдила деньгами, а отец выделил в сопровождающие своего секретаря Карла Воше. Провожая дочь, граф Лаваль плакал, Каташа утешала его, просила прощения, убеждала, что ее долг - быть рядом с мужем в тяжелые для него дни. Отправившись в неизвестность в ледяной каторжный край, никогда больше она не увидит своих родителей.
В дороге Екатерина Ивановна сильно простудилась, в районе Красноярска карета ее сломалась, пришлось пересесть на перекладных почтовых лошадей. Воше сдался, сославшись на болезнь, он вернулся в Петербург (после чего навсегда покинул Россию), а ее ничто не могло остановить в стремлении составить счастье своего ссыльного мужа. После 7 недель и более 5 тысяч верст пути в Иркутске ее ждало новое испытание. Государь действительно не забыл о ней. Иркутские чиновники получили одобренное им тайное предписание вразумить со всей тщательностью жен осужденных, употребить все возможные внушения и убеждения, дабы задержать их в Иркутске и отправить обратно в Россию. Иркутский губернатор Цейдлер чинил ей всяческие препоны, не дозволяя двигаться дальше. Осенью 1826 года Сергей Трубецкой находился на каторжных работах в Николаевском винокуренном заводе близ Иркутска, но ей больше месяца не разрешают увидеться с ним. Их короткая встреча состоялась 8 октября 1826 года, когда восьмерых декабристов собрали в Иркутске для дальнейшего этапирования в Нерчинскую каторгу. Она чудом успела к моменту отправки. Лошади ссыльных уже тронулись, но Сергей Петрович выпрыгнул из повозки; объятья супругов были нежными, слезы текли из глаз обоих, он вновь просил ее о прощении.
В Иркутске Екатерина Трубецкая провела четыре томительных месяца. Несмотря на то, что у нее имелось подписанное царем разрешение, местные власти мурыжили ее натуральным образом, не позволяя следовать дальше, под разными предлогами отказывали в приеме. Тогда она вступила с чиновниками в переписку.
14 января 1827 года в письме губернатору Цейдлеру она приводит самый убедительный довод:
"Милостивый государь Иван Богданович!
Уже известно Вашему превосходительству желание мое разделить участь Несчастного моего мужа, но, заметив, что Ваше превосходительство все старания употребляли на то, чтобы отвратить меня от такого моего намерения, нужным считаю письменно изложить Вам причины, препятствующие мне согласиться с Вашим мнением.
Чувство любви к Другу заставило меня с величайшим нетерпением желать соединиться с ним; но со всем тем я старалась хладнокровно рассмотреть свое положение и рассуждала сама с собою о том, что мне предстояло выбирать. Оставляя мужа, с которым я пять лет была счастлива, возвратиться в Россию и жить там во всяком внешнем удовольствии, но с убитой душой, или из любви к нему, отказавшись от всех благ мира с чистой и спокойной совестью, добровольно предать себя унижению, бедности и всем неисчислимым трудностям горестного его положения в надежде, что, разделяя все его страдания, могу иногда с любовью своею хоть мало скорбь его облегчить? Строго испытав себя и удостоверившись, что силы мои душевные и телесные никак бы не позволили мне избрать первое, а ко второму сердце сильно влечет меня… Но если б чувства мои к мужу не были таковы, есть причины еще важнее, которые принудили бы меня решиться на сие. Церковь наша почитает брак таинством, и союз брачный ничто не сильно разорвать. Жена должна делить участь своего мужа всегда и в счастии и в несчастии, и никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнению священнейшей для нее обязанности…Размышления сии приводят меня в еще большее желание исполнить свое намерение, ибо, вспомнив, что лишение законами всего, чем свет дорожит, есть великое наказание, весьма трудное переносить, но в то же время мысль о вечных благах будущей жизни делает добровольное от всего того отрицанье жертвою сердцу приятною и легкою…. Надежда скоро быть вместе с мужем заставляет меня питать живейшую благодарность к государю императору, облегчившему горе несчастного моего Друга, позволив ему иметь отраду в жене …"
Возможно, именно эти аргументы Екатерины Трубецкой возымели нужное действие, чиновники не осмелились попрать законы божьи. 19 января 1827 года Цейдлер принял ее. Она без колебаний подписала отречение от всего, согласившись потерять свое дворянское звание и имущественные права на крепостных, принимая то, что дети, рожденные в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне. Цейдлер грозился отправить ее в Нерчинск по этапу под конвоем вместе с каторжниками – "они идут группами по пятьсот человек и по пути мрут как мухи", и не гарантировал ей никакой безопасности среди преступников, которые будут иметь полное право считать ее себе подобной. Но Трубецкая непреклонна: "Я готова преодолеть эти 700 верст, которые отделяют меня от мужа моего, этапным порядком, плечом к плечу с каторжниками, но только не будете больше задерживать меня, прошу Вас! Отправьте меня еще сегодня! " Согласно предписанию она сдала по описи все денежные средства, ценные вещи и драгоценности на хранение в казначейство и 20 января 1827 года отправилась в Нерчинские рудники, тогдашний центр каторжного Забайкалья, слывший адским местом.
В Нерчинске княгиня Трубецкая встретится с княгиней Волконской, также отправившейся на каторгу разделить участь мужа своего, и с этих пор на долгие годы они станут лучшими подругами. Их заставят подписать еще множество формуляров, накладывающих регламент на их поведение: не искать никакими путями свиданий с мужьями, за исключением разрешенных в строго назначенные дни, не чаще, чем через два дня на третий, не иначе, как в арестантской камере в присутствии тюремного офицера; на свиданиях говорить только на русском языке; не передавать мужьям никаких вещей, денег, бумаг, чернил, и ничего от них не принимать, особенно записок и писем; никуда не отлучаться от места пребывания… Вновь они согласились на все условия. Наконец, в феврале 1827 года княгини добрались до Благодатского рудника – места каторги 8 декабристов, состоявшего из одной улицы с убогими домишками. За 3 рубля 50 копеек они сняли для проживания покосившуюся хибару со слюдяными окнами и дымящей печкой. "Ляжешь головой к стене - ноги упираются в двери. Проснешься утром зимним - волосы примерзли к бревнам - между венцами ледяные щели ". Когда через щель в тюремном заборе Трубецкая впервые за много месяцев увидела своего князя, закованного в кандалы, исхудавшего и осунувшегося, заросшего бородой, в оборванном тулупчике – она упала в обморок.
Начинается новый этап ее жизни, полный трудностей и лишений. Она, выросшая в роскоши во дворце с вышколенными гувернантками и няньками, теперь сама топила печку, носила воду, стирала белье, готовила еду, штопала одежду мужу. Она отдала заключенным все свои теплые вещи, из своих теплых башмаков сшила шапку одному из каторжников - чтобы его голова была защищена в штольне от осыпающихся горных пород, сама же ходила в настолько истрепанных башмаках, что в результате обморозила ноги и потом долго болела. Все деньги у жен преступников изымались, начальство выдавало им на "прожитие" настолько мизерные суммы, что аристократки почти нищенствовали. Из экономии они отказались от ужинов, чтобы иметь возможность каждый день отправлять в тюрьму горячие обеды. "Мы ограничили свою пищу: суп и каша - вот наш обыденный стол; ужин отменялся, Каташа, привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом ". Первые семь месяцев жизни в Благодатском руднике были самыми тяжелыми – не хватало денег, пропитания, теплой одежды, не было лекарств. После тюремных свиданий женщины немедленно вытрясали свою одежду - тюрьма кишела клопами. Но они не падали духом и не сдавались, они поддерживали своих каторжан всеми своими силами и возможностями.
Из мемуаров декабриста Е.П. Оболенского: "Прибытие этих двух высоких женщин, русских по сердцу, высоких по характеру, благодетельно подействовало на нас всех; с их прибытием у нас составилась семья. Общие чувства обратились к ним, и их первою заботою были мы же. С их прибытием и связь наша с родными и близкими сердцу получила то начало, которое потом уже не прекращалось, по их родственной почтительности доставлять родным те известия, которые могли их утешить при совершенной неизвестности о нашей участи. Но как исчислять все то, чем мы им обязаны в продолжение стольких лет, которые ими были посвящены попечению о своих мужьях, а вместе с ними и об нас? Как не вспомнить и импровизированные блюда, которые приносились нам в нашу казарму Благодатского рудника - плоды трудов княгинь Трубецкой и Волконской, в которых их теоретическое знание кухонного искусства было подчинено совершенному неведению применения теории к практике. Но мы были в восторге, и нам все казалось таким вкусным, что едва ли хлеб, недопеченный княгиней Трубецкой, не показался бы нам вкуснее лучшего произведения первого петербургского булочника ".
На поднадзорных свиданиях Екатерина Ивановна не могла открыто говорить мужу о своих чувствах и переживаниях. Чтобы чаще видеть его, она поднималась на склон сопки, с которой просматривался тюремный двор, тайком ходила вслед за конвоем, когда арестантов выводили на работы или на прогулки. Князь Трубецкой срывал цветы на пути своем, делал букет и оставлял его на земле, а несчастная жена подходила поднять букет только тогда, когда солдаты не могли этого видеть.
Нерчинская каторга вскоре закончилась. В сентябре 1827 года декабристов перевели в Читу, где условия существования значительно облегчились. После крестьянской хибары Благодатского рудника у Трубецкой появились настоящие хоромы - для жен декабристов выстроили целую улицу скромных деревянных домиков, названную Дамской.
Наверняка Николай I не раз сожалел о том, что разрешил Екатерине Трубецкой, а затем и другим женам, сестрам, матерям "друзей 14-го декабря" следовать в Сибирь. Декабристов не удалось полностью изолировать от внешнего мира. Жены вели переписку от имени ссыльных, Трубецкой иногда приходилось писать до 30 писем в неделю, поскольку она была лично знакома со многими родственниками и друзьями каторжан; они выписывали для них журналы и газеты, писали письма и жалобы в вышестоящие инстанции - вплоть до царя и шефа жандармов Бенкендорфа, настаивая на улучшении условий содержания своих мужей. Каждый день жены приходили к острогу, чтобы через забор поговорить с узниками, подбодрить их. Однажды караульный солдат ударил Екатерину Ивановну кулаком, пытаясь прогнать ее – это чуть было не вызвало восстание в остроге, а женщины немедленно написали жалобу в Петербург. Трубецкая после этого демонстративно устраивала "приемы" перед тюрьмой: она приносила скамеечку, усаживалась на нее, и подолгу поочередно беседовала с арестантами через забор. Комендант Нерчинских рудников генерал С.Р. Лепарский не раз говорил: "Я хотел бы лучше иметь дело с тремястами государственных преступников, чем с десятью их женами. Для них у меня нет закона, и я часто поступаю против инструкции …"
1 августа 1829 года произошло радостное событие: учитывая ходатайство Лепарского, император разрешил снять со всех декабристов 6-ти килограммовые кандалы. Мастер на все руки Н.А.Бестужев сделал из оков для всех женщин украшения на память - браслеты, нательные крестики, обручальные кольца супругам, позднее он напишет: "И не стыдно ли нам было падать духом, когда слабые женщины возвышались до прекрасного идеала геройства и самоотвержения?"
В Чите в семье Трубецких случилось настоящее чудо. Чистый сибирский воздух оказался для болезненной с детства Екатерины целебнее теплых вод Баден-Бадена, куда она не раз ездила лечиться. В 1830 году после девяти лет брака у них родилась первая дочь Сашенька. Молодые родители были безмерно счастливы. Потом дети у них начнут появляться один за другим.
В 1830 году декабристов перевели в новую, специально для них построенную тюрьму в Петровском заводе. Жены добились разрешения жить вместе с мужьями в тюремных камерах. 28 сентября 1830 года Екатерина Трубецкая писала матери в Петербург: "Эта жизнь от свидания до свидания, которую нам приходилось выносить столько времени, нам всем слишком дорого стоила, чтобы мы вновь решились подвергнуться ей: это было свыше наших сил. Поэтому все мы находимся в остроге вот уже четыре дня. Нам не разрешили взять с собой детей, но если бы даже позволили, то все равно это было бы невыполнимо из-за местных условий и строгих тюремных правил. После нашего переезда в тюрьму нам разрешили выходить из нее, чтобы присматривать за хозяйством и навещать наших детей… Я живу в очень маленькой комнатке. Темень в ней такая, что мы в полдень не видим без свечей. В стенах много щелей, отовсюду дует ветер, и сырость так велика, что пронизывает до костей. Физические страдания, которые может причинить эта тюрьма, кажутся мне ничтожными в сравнении с жестокой необходимостью быть разлученной со своим ребенком и с беспокойством, которое я испытываю все время, что я не вижу его ".
Письма Трубецкой из Сибири высший свет Петербурга читал со слезами на глазах, их переписывали от руки и зачитывали в салонах как литературные произведения.
В конце 1835 года указом императора объявлено об окончании каторги для 10 ссыльных декабристов и их переводе на поселение. Екатерина Трубецкая просит у Николая I разрешения переехать с мужем и детьми в Западную Сибирь. Царь, не найдя в ее письме слезных строк с покаяниями и извинениями, в этой просьбе отказал. Он также не разрешит Трубецкой в 1846 году приехать в Петербург, чтобы проститься с умирающим отцом.
Семью Трубецких выслали на поселение в Оёк – маленькое бурятское село в 32 километрах от Иркутска. Поселенцам выделялось по 15 десятин земли, "дабы могли они прокормиться". На поселении князь Трубецкой, начав заниматься сельским хозяйством, вплотную познакомился с крестьянами и их бытом, его заинтересовало положение крестьянства и вопросы волостного управления. Сергей Петрович занимается и садоводством, часто ездит на охоту, ведет дневник наблюдений за птицами и природными явлениями, и даже участвует в разработке золотоносных приисков.
А Екатерина Ивановна находила утешение и радость в воспитании детей, обучении их грамоте, языкам, музыке, пению. Всего в Сибири у нее родилось 9 детей, к великой ее печали пятеро из них умерли в малолетнем возрасте, в живых осталось три дочери – Александра, Елизавета и Зинаида, и младший сын Иван. Помимо собственных детей в семье Трубецких воспитывались сын политссыльного Кучевского, две дочери декабриста Михаила Кюхельбекера, вместе с ними жили двое воспитатели детей. Всем хватало места в этом хлебосольном и гостеприимном доме. В период проживания в Иркутске декабристы так описывали Екатерину Ивановну: в простом платье, с большим вышитым белым воротником, широкая коса уложена корзинкой вокруг высокой черепаховой гребенки, спереди, с обеих сторон спускаются длинные, завитые локоны, лучистые глаза, искрящиеся умом, сияющие добром и божьей правдой.
В 1845 году в Иркутске открылся первый в Сибири Девичий институт, и Трубецкая добилась разрешения поселиться с детьми в Иркутске, чтобы ее старшие девочки смогли посещать институт. Старая графиня Лаваль в последний раз перед смертью крупно помогла дочери, отправив средства на покупку просторного - в четырнадцать комнат - дома с видом на Ангару в Знаменском предместье Иркутска, рядом с монастырем. По случайному совпадению дом этот ранее принадлежал губернатору Цейдлеру, тому самому, который много лет назад не пускал ее к ссыльному мужу. Вскоре и Сергей Петрович получил разрешение жить с семьей в Иркутске.
Всем нищим и калекам Иркутска был известен дом Трубецких. Екатерина Ивановна, на себе испытавшая, что такое голод и лишения, никогда не отказывала нуждающимся в куске хлеба, она оказывала посильную помощь бедным крестьянам, была исправной прихожанкой Знаменского монастыря, не жалела пожертвований для церкви. Все окрестное население шло к ней за лекарствами - медикаменты, полученные из Петербурга, она раздавала больным. Дом Трубецких, как и дом Волконских, стал одним из главных очагов культуры Иркутска, декабристы и вся местная знать - чиновники, купцы с удовольствием собирались здесь. "Обе хозяйки - Трубецкая и Волконская своим умом и образованием, а Трубецкая - и своей необыкновенной сердечностью, были как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию; присутствие же детей в обеих семьях вносило еще больше оживления и теплоты в отношениях ". Многие современники называли Екатерину Ивановну олицетворением неистощимой доброты, удивительным сочетанием тонкого ума и доброго сердца.
До царского Манифеста об амнистии декабристам Екатерина Трубецкая не дожила всего 2 года. Ее не стало 14 октября 1854 года, она скончалась от тяжелой болезни легких рано утром на руках у мужа. Впервые в Иркутске прошли такие многолюдные похороны, весь город – от бедноты до генерал-губернатора Восточной Сибири - вышел проводить в последний путь свою княгинюшку. "…в день похорон гроб ее несли на своих руках монахини монастыря, которому она сделала много добра. Бедные эти девушки ни за что не хотели позволить, чтобы кто-то другой занял их место у гроба …" Ее похоронили в ограде Знаменского монастыря рядом с безвременно ушедшими детьми. О бедной Каташе глубоко сожалели ее дети, друзья, и все те, кому она делала добро.
Со смертью княгини дом Трубецких осиротел и стоял как мертвый. Старик Трубецкой горевал о своей потере и совсем не показывался на людях. После Манифеста об амнистии старый князь не хотел уезжать из Иркутска, согласился уехать только во имя необходимости дальнейшего образования сына Ивана, которому в 1856 году было всего 13 лет от роду. Перед отъездом Трубецкой до потери сознания рыдал на могиле жены. Его, бесчувственного, посадили в возок и увезли из Сибири навсегда. Он умер в Москве в возрасте 70 лет 22 ноября 1860 года. Его похороны вылились в настоящую политическую демонстрацию. Около сотни студентов, участвовавших в похоронах, 7 верст несли его гроб на руках до Новодевичьего монастыря. Власти с перепугу вызвали роту солдат – даже в последний путь Трубецкой оправился под конвоем.
Могла ли Екатерина Трубецкая поступить по-другому? Ведь никто не заставлял ее во цвете лет одеться в траур, отречься от всех доступных ей с детства благ и роскошной жизни, и добровольно отправиться в неизвестность на край света за мужем-каторжником. Постановлением правительства и Синода жены декабристов признавались вдовами и могли вторично выходить замуж при живых супругах, поскольку мужья их считались "политическими мертвецами".
Ответ нашла в одном из ее писем Николаю I: "Я очень несчастна, но если бы мне было суждено пережить все снова, я поступила бы точно так же… " Иного пути она себе и не представляла, это был осознанный выбор. Екатерина Трубецкая родилась ровесницей века и стала лицом своего века, войдя в историю как первая аристократка, отправившаяся на каторгу в Сибирь за мужем. Она достойно перенесла все выпавшие на ее женскую долю испытания. Она сдержала венчальный обет верности, достойно и смиренно пронеся нелегкий крест судьбы своей.
Портрет работы декабриста Бестужева
Екатерина Ивановна Трубецкая, урожденная Лаваль, первая из жен декабристов поехала за мужем в Сибирь, еще не зная, сможет ли кто-нибудь последовать за ней…
Екатерина родилась в очень богатой семье, отец – Иван Степанович Лаваль, французский эмигрант, бежавший от Французской революции - камергер и церемонимейстер императорского двора, мать – Козицкая Александра Григорьевна – наследница несметных богатств. Полы в особняке графа Лаваля были выстланы мрамором из дворца Нерона. В их салоне бывал Пушкин, Карамзин, Рылеев… Одна из сестер Екатерины была замужем за австрийским посланником в Петербурге, графом Лебцельтерн. Именно у него укрылся граф Трубецкой после событий на Сенатской площади.
Отец Екатерины считал брак дочери очень выгодным и удачным, тем более, что замуж она вышла по любви. Не знаю как бы он реагировал на сватовство графа, если б знал о том, что тот состоит в тайном обществе. «Не для того я бежал от ужасов Французской революции, чтоб выдать дочь замуж за русского заговорщика».
«Перед своим замужеством Каташа наружно выглядела изящно – среднего роста, с красивыми плечами и нежной кожей, у нее были прелестнейшие руки на свете… Лицом она была менее хороша, так как благодаря оспе, кожа ее, огрубевшая и потемневшая, сохраняла еще кое-какие следы этой болезни… По природе веселая, она в разговоре своем обнаруживала изысканность и оригинальность мысли, беседовать с ней было большое удовольствие. В обращении она была благородно проста. Правдивая, искренняя, увлекающаяся, подчас вспыльчивая, она была щедра до крайности. Ей совершенно было чуждо какое-либо чувство мести или зависти; она искренно всегда радовалась успехам других, искренно прощала всем, кто ей тем или иным образом делал больно» Так о Екатерине говорила ее сестра Зинаида.
А это свидетельство декабриста Оболенского: «Екатерина Ивановна Трубецкая не была хороша лицом, но тем не менее могла всякого обворожить своим добрым характером, приятным голосом и умною плавною речью. Она была образована, начитана и приобрела много научных сведений во время своего пребывания за границей. Немалое влияние в образовательном отношении оказало на нее знакомство с представителями европейской дипломатии, которые бывали в доме отца ее, графа Лаваля. Граф жил в прекрасном доме на английской набережной, устраивал пышные пиры для членов царской фамилии, а по средам в его салон собирался дипломатический корпус и весь петербургский бомонд».
И вот 14 декабря 1825 года. Сенатская площадь. Граф Трубецкой был арестован одним из первых, вначале он был осужден на смертную казнь, которую после заменили двадцатилетней каторгой и после - вечное поселение в Сибири… Екатерина выехала вслед за ним буквально на следующий же день, 24 июля 1826 года.
С трудом представляю, через что она прошла, чтоб получить разрешение от императора последовать за мужем в Сибирь, на удивление ее поддержала императрица Александра Федоровна. Поддержали родные, точно зная, что дочь не увидят уже никогда. По пути в Иркутск Екатерину гнало одно желание – скорее! Скорее! Удивлялись этому люди, ее сопровождавшие, чиновники, ямщики на станциях. Такого желания ехать в Сибирь, не смотря ни на что, они еще не встречали.
Новые мучения и круги морального ада начались в Иркутске, где губернатор Цейдлер ставил все новые и новые условия, требовал подписывать все новые и новые отречения… Почему нельзя было предупредить об этом еще в Петербурге? Ведь выступал он от имени императора… Нельзя брать денежных сумм и вещей многоценных, всего, что могло бы облегчить участь ссыльнокаторжного, нельзя посылать письма «не иначе как отдавая их открытыми коменданту», свидание с мужем «не иначе как в арестантской палате, не чаще двух раз в неделю в присутствии дежурного офицера» и прочее, прочее, прочее… Екатерина согласна на все. И вот последнее: «Жены сих преступников потеряют прежнее звание.. Дети, прижитые в Сибири, поступят в казенные поселяне…» Не знаю, как оно было на самом деле, но эта сцена гениально сыграна Смоктуновским (Цейдлер) и Ириной Купченко (княгиня Екатерина) в «Звезде пленительного счастья». Согласна! Она на все согласна! Не глядя, Екатерина тянется подписывать очередную кошмарную бумагу, она уже не представляет, что еще можно у нее отнять… Цейдлер выхватывает лист, читает… Одной фразой убивает родителей и детей. Сквозь набежавшие слезы Екатерина ставит подпись. Мертвым голосом:
- Все? Теперь я могу ехать? Велите дать лошадей!
Она согласна ехать в кандалах, по этапу, пешком, все, что угодно, только бы уже ехать… Полгода провела она в Иркутске, требуя позволения отправиться на каторгу, в рудники…
В тысячу первый раз смотрю кино и все равно каждый раз потрясение до глубины души, какую же моральную пытку они все прошли…
Ирина Купченко в роли княгини Екатерины. "Звезда пленительного счастья"
Княгиня нашла довод, против которого не нашли возражений ни губернатор Иркутска, ни сам император: «…Церковь наша почитает брак таинством, и союз брачный ничто не сильно разорвать. Жена должна делить участь своего мужа всегда и в счастии и в несчастии, и никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнению священнейшей для нее обязанности…»
Ирина Купченко о княгине Трубецкой, которую так потрясающе сыграла: "Я подумала о том, что заставило эту молодую хрупкую женщину приехать в те края? Она бросает все и едет через всю страну к мужу… Эти женщины не считали себя героинями. Ведь при венчании они давали обет быть рядом с мужем в горе и радости. Наверное, чувство ответственности за судьбы страны начинается с ответственности к одному-единственному человеку… "
Подписав все отречения от своих дворянских и простых человеческих прав, княгиня отправилась за Байкал. «Благородная женщина получила «милостивое» разрешение заживо похоронить себя вместе с мужем. Не знаю, какой остаток стыда заставил русское правительство оказать ей эту милость» - так писал один французский маркиз, гостивший в Петербурге.
Уже в Забайкалье в Нерчинском заводе Трубецкую догоняет Мария Волконская, которая станет ее ближайшей подругой до конца дней. Вместе им предстоит пережить каторгу в Нерчинском руднике, Читинский острог, тюрьму Петровского Завода…
Не буду описывать все, что им пришлось пережить, где и в каких условиях они жили, как они помогали ссыльным каторжникам. Изнеженные княгини научились и шить, и стирать, и готовить, вели переписку за тех, кто сам не имел права писать и потом пересказывали письма от родных…
Рождаются дети, в моменту, когда закончился срок каторги по первому разряду в семье Трубецких уже четверо. Четверо выживших. Троих уже похоронили… Какое-то время Трубецкие жили в Оёке на поселении, после получили разрешение переехать в Иркутск. Сейчас в их доме – музей.
Екатерина умерла за 2 года до амнистии, в 1854 году. Через два года декабристам будет позволено вернуться из Сибири, обнять родных. Катерина до этого не дожила. Усталость, болезни, дороги, смерть детей и прочее, прочее сразило ее мгновенно. Болела очень недолго и легко умерла, оставив мужа горевать о ней до самой смерти. Похоронена Екатерина Трубецкая в ограде Знаменской церкви, в Иркутске. Ей до сих пор приносят цветы, и стоят оплывшие свечи… Каждый раз, как я бываю в Иркутске, я иду туда, поклониться потрясающей женщине, которая просто ЛЮБИЛА. И не делала из этого никакого подвига
Екатерина и Сергей Трубецкие
Екатерина Ивановна появилась на свет 27 ноября 1800 года в семье французского эмигранта де Ла Валля, бежавшего в Россию от Великой французской революции и принявшего здесь имя Иван Степанович Лаваль. Матерью ее была богатая купеческая наследница мясниковских миллионов Александра Григорьевна Козицкая, владелица двух имений в Пензенской и Владимирской губерниях с двадцатью тысячами крепостных душ, большого горнодобывающего завода на Урале и золотых приисков. Семья Лавалей слыла несметно богатой, их капитал оценивался в 2 миллиона 600 тысяч рублей серебром. В свое время Александра Григорьевна ссудила находившемуся в эмиграции королю Франции Людовику XVIII 300 тысяч франков, за что позднее Лавалей отблагодарили по-королевски: в 1814 году Иван Степанович был возведен в графское достоинство королевства Французского, переходящее на всех его потомков.
В России Лаваль начинал как простой преподаватель Морского кадетского корпуса, затем 30 лет служил в Министерстве иностранных дел начальником департамента, став довольно крупным дипломатом.
Детство и юность Каташи, старшей из трех дочерей Лавалей, протекали беззаботно и счастливо. Воспитанная среди роскоши, она с малолетства видела себя предметом внимания и попечения как отца, который нежно любил ее, так и матери. Катерина Ивановна считалась завидной невестой, многие знатные женихи добивались ее руки. Екатерина Лаваль не была красавицей - невысокая, полноватая, зато обаятельная, веселая резвушка с прекрасным голосом. Она была весьма образованной и начитанной барышней, знала языки, хорошо пела, отлично играла на фортепьяно. Немалое влияние в образовательном отношении оказало на нее знакомство с представителями европейской дипломатии, которые часто бывали в их доме.
На рождественском балу 1818 года Каташа танцует с великим князем Николаем Павловичем, будущим императором Николаем I. Великий князь был очарован этой милой девушкой, он галантен и вежлив как никогда, и назовет ее «Самой просвещенной девицей высшего света».
В Париже в 1819 году Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким. Он был сыном князя Петра Сергеевича Трубецкого, действительного статского советника, нижегородского губернского предводителя дворянства и светлейшей княжны Дарьи Александровны Грузинской.
Древность рода, положение при дворе родителей, заслуги предков открыли перед Сергеем Трубецким широкие возможности для карьеры. В будущем он стал одним из наиболее известных членов тайного общества в царствование императора Александра I (декабристов).
Трубецкой был на десять лет старше Екатерины, скрытный и замкнутый, с некрасивыми чертами лица, долговязый и не умеющий танцевать. Но постепенно их знакомство развивалось, им было интересно беседовать обо всем. Князя сразил ее интеллект и душевные качества, впервые встретил он такую образованную и любознательную женщину. А она впервые полюбила. Он считался завидным женихом: знатен, богат, умен, образован, прошел войну с Наполеоном и дослужился до полковника.
В 1820 году состоялась свадьба. Екатерина имела шансы стать генеральшей. Блестящий брак был омрачен отсутствием детей. Екатерина очень переживала по этому поводу и ездила лечиться от бесплодия за границу.
Сергей Петрович не скрывал от жены своей политической активности. Он познакомил ее с единомышленниками - в кабинете Трубецкого в доме Лавалей часто проводились совещания тайного общества, при Екатерине открыто велись разговоры о необходимости переустройства общественно-политического уклада в России, в ее ванной хранился литографский станок, использовавшийся для пропагандистских нужд общества. Заговорщики выбрали Трубецкого своим предводителем, диктатором готовящегося восстания. Конечно же, Екатерину Ивановну тревожила судьба мужа и его друзей, однажды она сказала Муравьеву-Апостолу: «Ради Бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас и сложите свои головы на плахе». Она, с детства не переносившая вида крови, бесконечно убеждала мужа в том, что для истинных христиан террор неприемлем, счастье на крови и несчастьях других безнравственно. В той или иной степени родственникам было известно о планах Трубецкого: так мать Екатерины, графиня Александра Григорьевна, собственноручно вышила шелками знамя повстанцев, но диктатору оно не понадобилось.
В решительный день Трубецкой растерялся и не явился на Сенатскую площадь. Бывший боевой офицер прекрасно понимал, что силы были не равные: отдав команду «Пли», он неминуемо обрек бы повстанцев на гибель, а он не желал кровопролития; он считал восстание преждевременным и плохо подготовленным, к тому же в рядах предводителей произошел раскол и замешательство. Арестован князь Трубецкой был в ночь с 14 на 15 декабря и сразу отвезен в Зимний дворец. Всего по делу декабристов проходило 579 человек, 79 % процентов из них были военными царской армии. Николай I не забыл своих юношеских симпатий к Екатерине Лаваль, поскольку, допрашивая полковника Трубецкого, он упомянул ее: «Какая фамилия, князь Трубецкой гвардии полковник, и в каком деле! Какая милая жена! Вы погубили Вашу жену!» И уже 15 декабря 1825 года император дал Каташе знать, что муж ее останется в живых. По резолюции государя смертная казнь была заменена для Трубецкого вечной каторжной работой.
Еще до вынесения приговора Екатерина Трубецкая, воспитанная в патриархальных традициях, твердо решила разделить участь мужа своего, если он останется жив. Она добилась царской аудиенции. Император всячески пытался отговорить ее от безрассудной затеи отправиться в Сибирь, грозя потерей дворянских привилегий, имущественных прав, всяческими трудностями и лишениями, пожизненным запретом на возвращение в центральную Россию. «Зачем вам оный Трубецкой, а?! Отныне вы, княгиня, свободны, не связаны более узами супружеского союза с каторжником Трубецким. Мы так хотим. Повелеваем!» Она настойчиво твердила, что согласна на любые условия, лишь бы всегда быть рядом с мужем. Николай I выдал Трубецкой письменное разрешение следовать за мужем на каторгу. «Ну что ж, поезжайте, я вспомню о вас», - напутствовал ее император, а императрица Александра Федоровна добавила: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем. На вашем месте и я не колебалась бы сделать то же».
Екатерина Трубецкая первой из жен декабристов выехала в Сибирь 24 июля 1826 года, на следующий же день после отправки мужа на каторгу. Родители поддержали ее решение, снарядили в дорогу, графиня Лаваль снабдила деньгами, а отец выделил в сопровождающие своего секретаря. Провожая дочь, граф Лаваль плакал, Катерина утешала его, просила прощения, убеждала, что ее долг - быть рядом с мужем в тяжелые для него дни. Отправившись в неизвестность в ледяной каторжный край, никогда больше она не увидит своих родителей.
8 октября 1826 года партию ссыльных, в которой находился и князь Трубецкой, отправили в Нерчинские рудники. Она чудом успела к моменту отправки. Лошади ссыльных уже тронулись, но Сергей Петрович выпрыгнул из повозки; объятья супругов были нежными, слезы текли из глаз обоих, он вновь просил ее о прощении.
19 января 1827 года иркутский губернатор Цейдлер принял ее. Она без колебаний подписала отречение от всего, согласившись потерять свое дворянское звание и имущественные права на крепостных, принимая то, что дети, рожденные в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне. Цейдлер грозился отправить ее в Нерчинск по этапу под конвоем вместе с каторжниками - «они идут группами по пятьсот человек и по пути мрут как мухи», и не гарантировал ей никакой безопасности среди преступников, которые будут иметь полное право считать ее себе подобной. Но Трубецкая непреклонна: «Я готова преодолеть эти 700 верст, которые отделяют меня от мужа моего, этапным порядком».
Согласно предписанию она сдала по описи все денежные средства, ценные вещи и драгоценности на хранение в казначейство и 20 января 1827 года отправилась в Нерчинские рудники, тогдашний центр каторжного Забайкалья, слывший адским местом.
В Нерчинске княгиня Трубецкая встретилась с княгиней Волконской, также отправившейся на каторгу разделить участь мужа своего, и с этих пор на долгие годы они стали лучшими подругами.
В феврале 1827 года княгини добрались до Благодатского рудника - места каторги 8 декабристов, состоявшего из одной улицы с убогими домишками. За 3 рубля 50 копеек они сняли для проживания покосившуюся хибару со слюдяными окнами и дымящей печкой.
Когда через щель в тюремном заборе Трубецкая впервые за много месяцев увидела своего князя, закованного в кандалы, исхудавшего и осунувшегося, заросшего бородой, в оборванном тулупчике - она упала в обморок.
Начался новый этап ее жизни, полный трудностей и лишений. Она, выросшая в роскоши во дворце с вышколенными гувернантками и няньками, теперь сама топила печку, носила воду, стирала белье, готовила еду, штопала одежду мужу. Сама же ходила в настолько истрепанных башмаках, что в результате обморозила ноги и потом долго болела. Все деньги у жен преступников изымались, начальство выдавало им на «прожитие» настолько мизерные суммы, что аристократки почти нищенствовали.
Первые семь месяцев жизни в Благодатском руднике были самыми тяжелыми - не хватало денег, пропитания, теплой одежды, не было лекарств. После тюремных свиданий женщины немедленно вытрясали свою одежду - тюрьма кишела клопами. Но они не падали духом и не сдавались, они поддерживали своих каторжан всеми своими силами и возможностями.
На поднадзорных свиданиях Екатерина Ивановна не могла открыто говорить мужу о своих чувствах и переживаниях. Чтобы чаще видеть его, она поднималась на склон сопки, с которой просматривался тюремный двор, тайком ходила вслед за конвоем, когда арестантов выводили на работы или на прогулки. Князь Трубецкой срывал цветы на пути своем, делал букет и оставлял его на земле, а несчастная жена подходила поднять букет только тогда, когда солдаты не могли этого видеть.
Нерчинская каторга вскоре закончилась. В сентябре 1827 года декабристов перевели в Читу, где условия существования значительно облегчились.
В Чите в семье Трубецких случилось настоящее чудо. Чистый сибирский воздух оказался для болезненной с детства Екатерины целебнее теплых вод Баден-Бадена, куда она не раз ездила лечиться. В 1830 году после девяти лет брака у них родилась первая дочь Сашенька. Молодые родители были безмерно счастливы. Потом дети у них начнут появляться один за другим.
Жены добились разрешения жить вместе с мужьями в тюремных камерах.
В конце 1835 года указом императора объявлено об окончании каторги для 10 ссыльных декабристов и их переводе на поселение. Екатерина Трубецкая просит у Николая I разрешения переехать с мужем и детьми в Западную Сибирь. Царь, не найдя в ее письме слезных строк с покаяниями и извинениями, в этой просьбе отказал. Он также не разрешит Трубецкой в 1846 году приехать в Петербург, чтобы проститься с умирающим отцом.
Семью Трубецких выслали на поселение в Оек - маленькое бурятское село в 32 километрах от Иркутска. Поселенцам выделялось по 15 десятин земли, «дабы могли они прокормиться». На поселении князь Трубецкой, начав заниматься сельским хозяйством, вплотную познакомился с крестьянами и их бытом.
Екатерина Ивановна находила утешение и радость в воспитании детей, обучении их грамоте, языкам, музыке, пению. Всего в Сибири у нее родилось 9 детей, к великой ее печали пятеро из них умерли в малолетнем возрасте, в живых осталось три дочери - Александра, Елизавета и Зинаида, и младший сын Иван. Помимо собственных детей в семье Трубецких воспитывались сын политссыльного Кучевского, две дочери декабриста Михаила Кюхельбекера.
В 1845 году в Иркутске открылся первый в Сибири Девичий институт, и Трубецкая добилась разрешения поселиться с детьми в Иркутске, чтобы ее старшие девочки смогли посещать институт. Старая графиня Лаваль в последний раз перед смертью крупно помогла дочери, отправив средства на покупку просторного - в четырнадцать комнат - дома с видом на Ангару в Знаменском предместье Иркутска, рядом с монастырем. Вскоре и Сергей Петрович получил разрешение жить с семьей в Иркутске.
Всем нищим и калекам Иркутска был известен дом Трубецких. Екатерина Ивановна, на себе испытавшая, что такое голод и лишения, никогда не отказывала нуждающимся в куске хлеба, она оказывала посильную помощь бедным крестьянам, была исправной прихожанкой Знаменского монастыря, не жалела пожертвований для церкви. Все окрестное население шло к ней за лекарствами - медикаменты, полученные из Петербурга, она раздавала больным. Дом Трубецких, как и дом Волконских, стал одним из главных очагов культуры Иркутска.
Многие современники называли Екатерину Ивановну олицетворением неистощимой доброты, удивительным сочетанием тонкого ума и доброго сердца.
До царского Манифеста об амнистии декабристам Екатерина Трубецкая не дожила 2 года. Ее не стало 14 октября 1854 года, она скончалась от тяжелой болезни легких рано утром на руках у мужа.
После Манифеста об амнистии старый князь не хотел уезжать из Иркутска, согласился уехать только во имя необходимости дальнейшего образования сына Ивана, которому в 1856 году было всего 13 лет. Перед отъездом Трубецкой до потери сознания рыдал на могиле жены. Его, бесчувственного, посадили в возок и увезли из Сибири навсегда. Он умер в Москве в возрасте 70 лет 22 ноября 1860 года.
Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Балерины автора Носова Валерия ВасильевнаЕКАТЕРИНА ГЕЛЬЦЕР
Из книги Звездные трагедии автора Раззаков ФедорНеистовый Сергей Сергей ПАРАДЖАНОВ В 1973 году на экраны Советского Союза вышел фильм Сергея Параджанова «Цвет граната». Но он продержался в прокате всего лишь несколько месяцев, после чего был снят. Повод был серьезный – в декабре 1973 года Параджанова арестовали. За что?
Из книги Морозные узоры: Стихотворения и письма автора Садовской Борис АлександровичЕКАТЕРИНА При какой усердной мине Молодой канцелярист Подносил Екатерине Золотообрезный лист? Как ложились в ровном строе Под прелестною рукой Есть высокий, рцы двойное, Наш, похожий на покой? Где, пока на документах Прижимали воск орлы, Ждали старцы в синих
Из книги Страсть автора Раззаков ФедорЕкатерина ВАСИЛЬЕВА Со своим первым мужем, кинорежиссером Сергеем Соловьевым, Васильева познакомилась в середине 60-х – они вместе учились во ВГИКе. Она – на актерском, он – на режиссерском. Искрометная Васильева тогда многим нравилась, и Соловьев не стал исключением. Он
Из книги Знаменитые Стрельцы автора Раззаков ФедорЕкатерина ШАВРИНА Е. Шаврина родилась в рабочем поселке Пошма Свердловской области 15 декабря 1943 года (Стрелец-Коза). Читаем в гороскопе:«Водяная Коза (ее год длился с 5 февраля 1943 по 24 января 1944 года; повторяется каждые 60 лет) очень коммуникабельна и приобретает друзей с
Из книги Кумиры. Тайны гибели автора Раззаков Федор Из книги Истории давние и недавние автора Арнольд Владимир ИгоревичЕкатерина II и И. И. Бецкой Сама Екатерина II, принцесса София Анхальт-Цербстская, была привезена в Россию вместе со своей матерью Иваном Ивановичем Бецким, незаконным сыном боярина Трубецкого, долго жившего пленником в Швеции, которому этот перевоз поручила Елизавета и
Из книги Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия автора Оболенский ИгорьПросто Екатерина Фурцева Министр культуры СССР Екатерина Фурцева Поздним вечером 24 октября 1974 года около элитного «цековского» дома на улице Алексея Толстого остановился правительственный лимузин. Вышедшая из машины немолодая, красиво одетая женщина уставшим голосом
Из книги Красавица и чудовище автора Тарасова Татьяна АнатольевнаЕкатерина Гордеева и Сергей Гриньков Катя и Сережа тоже не были моими учениками. Но я с ними работала, и их судьба мне никогда не была безразлична. Ужасный, трагический конец их пары, и спортивной, и семейной, наверное, заставил меня вспомнить на этих страницах этих
Из книги Эйзенштейн в воспоминаниях современников автора Юренев Ростислав НиколаевичСережа, Сергей, Сергей Михайлович Когда я мысленно перебираю все свои встречи с ним и его творческую жизнь, передо мной встают как бы три разных Эйзенштейна.Первый - это Сережа Эйзенштейн, мальчик с огромной стриженой головой, бегавший аз коротеньких штанишках.Второй -
Из книги Угрешская лира. Выпуск 2 автора Егорова Елена НиколаевнаЕкатерина Грязнова Екатерина Грязнова окончила факультет журналистики филиала «Угреша» Международного университета природы, общества и человека «Дубна». Стихи пишет с детства. Её произведения публиковались в периодических изданиях и коллективных
Из книги Самые пикантные истории и фантазии знаменитостей. Часть 1 автора Амиллс РосерЕкатерина Великая Шесть раз в деньЕкатери?на II Великая (урожденная София-Августа-Фредерика-Анхальт-Цербстская) (1729–1796) – императрица всероссийская с 1762 по 1796 годы.В книге Сильвии Мигенс «Власть сладострастия» рассказывается, что брак с Петром III не принес Екатерине
Из книги 50 величайших женщин [Коллекционное издание] автора Вульф Виталий ЯковлевичЕкатерина Фурцева ЖЕНЩИНА, ИГРАЮЩАЯ В МУЖСКИЕ ИГРЫПосле Октябрьской революции к власти пришли женщины, помогавшие этой революции состояться, – Инесса Арманд, Александра Коллонтай, Лариса Рейснер… Рядовые революционеры – бывшие крестьяне, солдаты и рабочие –
Из книги «Звезды», покорившие миллионы сердец автора Вульф Виталий ЯковлевичЕкатерина Десницкая Русская принцесса СиамаЭто сейчас Таиланд, прежде называвшийся Сиамом, представляется невероятно загадочной и далекой страной. А больше ста лет назад связь России с Сиамом была весьма крепка – недаром до сих пор национальная гвардия Таиланда
Из книги Непревзойденные автора Раззаков Федор Из книги Государева дорога автора Каплин Вадим НиколаевичЕкатерина II Она же – Великая, Великая не случайно. В ней – немецкой принцессе, не было и капли русской крови, но как глубоко она знала жизнь России, заметно влияла на нее, расширяла границы государства, строила, заботилась о подчиненных.Начнем, пожалуй, с Георгия